Распускающийся можжевельник (ЛП)

Все немеет, и прежнее жжение превращается в наполненность в моем животе, когда он наполняет меня своим ядом. Эта ненависть, которой мир заклеймил его. Жестокость его пыток обрушивается на меня, поглощая меня своей печалью.

Он обнажает передо мной свою душу. Сдирает кожу до черноты внутри.

Я могла бы сказать ему остановиться, и он бы остановился. Я знаю, что он бы остановился, но я этого не делаю.

Вместо этого я открываю рот для знакомого ощущения, которое я узнала по ночам, когда он нежно доводил меня до оргазма. Он опускается ниже, и я закрываю глаза, крепко вцепляясь в одеяло.

Он двигается быстрее, и я чувствую, как мои груди толкаются подо мной от его грубости, мои соски соприкасаются с тканью подо мной.

Мужские звуки одобрения, которые достигают моих ушей, только усиливают мою необъяснимую потребность в этом, и мои мышцы напрягаются. Я приподнимаюсь к нему выше, позволяя ему проникать глубже, и в моей груди раздается гулкий звук — нечто среднее между удовольствием и болью. Толчки его бедер усиливаются, пока последняя крупица контроля не ускользает из моих рук, и я кричу.

Я вцепляюсь пальцами в одеяло, словно пытаясь удержаться на земле, и подчиняюсь взрыву, который разносится по моей крови.

Шестой кряхтит и рычит, сжимая мои бедра, когда он выбивает последние капли своего оргазма.

Влажное тепло стекает по задней части моих бедер, когда он наконец замирает, оставаясь внутри меня, и ложится мне на спину.

Мое тело дрожит, мышцы ослабли, и мои слезы срываются на всхлип.

Это не из — за боли — я вообще не чувствую никакой боли. И все же, в то же время, я чувствую все. Все сразу, и этого слишком много. У меня такое чувство, как будто я выдала свои самые темные секреты, одновременно принимая в себя Шесть. Боль. Гнев. Истинную природу его существа.

Я хотела прикоснуться к его душе, но не ожидала, что она будет такой темной. То, как он скрывает это за пеленой боли.

Маленькая девочка внутри меня цепляется за последнюю ниточку моей невинности — ту самую, которая говорит мне не доверять любви, и что то что я сделала, неправильно.

В моем теле нет ни одной косточки, которая не желала бы иметь Шесть — даже тех частей, о которых меня предупреждали. Но я не ожидала почувствовать замешательство и стыд от осознания того, что могла бы остановить его, но не сделала этого. Я достигла кульминации во время его грубости, как будто часть меня жаждала этого.

Он выходит из меня, утыкается головой в колени и с мучительным криком ударяет кулаками по вискам.

С раскаянием я сажусь и ползу к нему по одеялам. Боль пульсирует между моими бедрами и в животе, но я игнорирую это, потому что знаю, что боль которую испытывает он, вероятно намного сильнее.

Ненависть, которую он испытывает к самому себе, написана в напряжении его мышц и его мучительном хныканье, которое прерывает бесполезный шум в моей голове.

Какая бы суматоха ни царила во мне, это не его вина, это моя. И я не знаю, почему я так себя чувствую. Для меня это не имеет смысла. Недоумение таится в черной пустоте на затылке — в той части моего разума, которая не может дать о себе знать. В той части, где голоса отдаются эхом, а безликие силуэты шепчут.

Он отталкивается от меня, отталкиваясь на расстоянии вытянутой руки.

Кто-нибудь другой, и я бы ушла в себя и умерла от отказа. Но я знаю, почему Шесть это делает. Он думает, что причинил мне боль.

Может быть, так и есть. Может быть, такова наша природа. Я причинила ему боль, пригласив его причинить боль мне.

Мир мог бы назвать нас больными. Возможно, даже созданными друг для друга.

В конце концов, предполагается, что хорошие мужчины состоят из крепких костей и стальной плоти, но Шестой не является ни тем, ни другим. Он — тени и боль, завернутые в сломанную оболочку.

Но в нем тоже есть доброта.

Я почувствовал это. Прикоснулся к нему.

Разводя его руки в стороны, я поднимаюсь на колени, обнимая его за шею, и он притягивает меня к себе, кладя голову мне на живот. Наша скользкая от пота кожа скользит друг по другу, когда я обнимаю его, мы оба дрожим.

— Я в порядке, Шесть. Ты не причинил мне боли. Я не знаю, почему я плачу. Я сажусь к нему на колени, чувствуя, как его руки крепко обхватывают мою спину.

Его голова прижимается к моей груди, как будто он не может даже смотреть на меня. Его разум, должно быть в абсолютном аду, и неизвестные кружащиеся в моей голове, определенно не облегчают его мысли.

Несмотря на его сопротивление, я наклоняю его голову к своей и целую его. Все чувства желания быстро усиливаются, пока электричество не пробегает по моему телу, как раньше.

Единственный способ, которым я могу все исправить в голове Шестого, — это дать ему понять, что я хочу его. Я все еще хочу. Настолько сильно, что у меня щемит сердце от этого призрачного ощущения сожаления. Это злит меня. Этому не место между нами.

Обхватывая ногами его тело, я провожу его теперь вялую длину по моему набухшему лону, и он целует мою шею.

— Я хочу тебя, Шестой. — шепчу я.

— Я всегда хочу тебя.