Конференция союзников открылась 01 февраля в Круглом зале Мариинского дворца. Работа продолжалась три недели, до 21 февраля — ровно столько, чтобы успеть встретиться со всеми туземными заговорщиками, согласовать с ними план и ход переворота, проинспектировать готовность провокаторов и боевых террористических групп, условиться об оперативной связи и действиях в непредвиденной ситуации.
Генерал Вильсон и сопровождающие его офицеры разведки за это время посетили в Пскове ставку генерала Рузского, заехали в Минск к генералу Эверту. Затем вместе с Милнером прокатились в Москву, проинспектировали революџионные настроения купечества и чиновничества. Ключевой встречей была беседа с князем Львовым. “Высокие европейские лица” вручили потомку Рюрика “ярлык на княжение”, согласившись признать его главой “народного правительства” после свержения “кровавого душителя свободы и демократии Николая II”.
Памятуя о трагедии миссии Китченера, отъезд делегации держали в секрете. Всем пришлось пожертвовать своими ботинками, оставив их у дверей гостиничных номеров, чтобы создать впечатление, будто их владельцы еще квартируют. Обратно в порт Романов поезд шёл быстрее, утомленные делегаты устали друг от друга и сидели в своих купе, желая как можно быстрее покинуть страну, только что подожжённую по их великодержавному повелению. Из купе все без лишних проволочек быстро перегрузились в каюты крейсера и снова затихли, прислушиваясь к дрожащему от нетерпения чреву корабля и плеску холодных зимних волн за бортом.
Милнер снял верхнюю одежду, заказал кофе и положил на куцый столик "Отчет о миссии в Россию", открыл первую часть — "Заметки о политической ситуации", начинающуюся с главного вывода: "
Резкие, отрывистые команды, прозвучавшие снаружи рядом с иллюминатором и топот ног по трапам отвлекли проконсула от чтения документа, заставили отложить его и подойти к иллюминатору. Он прилип к круглому кусочку черного северного неба и скорее почувствовал, чем увидел, как около борта крейсера, идущего самым малым ходом, взвился многометровый гейзер, а по корпусу трижды ударили гигантским молотом.
Получив сразу три смертельные раны, корабль охнул, извергнув пар из разорванных котлов, застонал ломающимися шпангоутами, изогнулся и завалился набок, как падает на землю бизон, пораженный крупной картечью охотника. Ледяная вода Баренцева моря аккуратно и цепко обняла рваную броню своими чёрными руками, не оставив пассажирам ни единого шанса на спасение.
— Убрать перископ! Боцман! Ныряем на тридцать, — коротко скомандовал Мессер, складывая отполированные ручки прибора, и добавил, обращаясь к Непенину, — всё в порядке, Адриан Иванович.
— Теперь следует озаботиться нашим алиби, — подкрутил адмирал висячие усы.
— Не извольте беспокоиться, — Мессер заговорщицки улыбнулся. — На ходовые испытания вышли невооруженными, топлива взяли в обрез… Нашу встречу с каким-то американским пароходом можно считать случайной. Да кто его видел? И вообще, нас здесь нет!…
В это же время в Петрограде.
Вплоть до начала XX века в этой части города ютились остатки полей и огородов, расположенных сразу за дальней оградой Новодевичьего кладбища. Здесь, на участке № 11, в правой стороне Черниговской улицы, по соседству с мыловаренным заводом Жукова, купец 1-й гильдии и потомственный почётный гражданин Иван Сергеевич Растеряев открыл своё дело. К 1917-му году растеряевские склады стали столичной достопримечательностью, солидными и внушительными по объёму переваливаемых грузов и по удобству доставки товаров до покупателя. С одной стороны к складам подходили железнодорожные пути, с другой — примыкала ветка грузовых городских трамваев. В дополнение к погрузке-разгрузке с приёмом товаров на ответственное хранение, склады Растеряева предоставляли комплекс сопутствующих услуг, включая получение и отправку грузов по всей сети железных дорог России, а также посредничество в получении ссуд в банках Петрограда под залог товаров на складах Растеряева. Позже эти склады назовут Бадаевскими. В историю они попадут, как зловещий символ голодающего Ленинграда. Но в 1917 — это успешное частное прибыльное предприятие, куда торопился после очередной встречи с послом Британии Бьюкененом один из главных кассиров февральского заговора.
Страстный балетоман и меценат, владелец роскошной 127- метровой яхты, самой большой по тем временам, и второго по величине синего бриллианта в 43 карата, Михаил Терещенко обладал баснословным личным состоянием — 70 млн золотых рублей.