Распутин наш. 1917

Анна замолкла, уйдя в себя и свои воспоминания. Сидела, помешивая ложечкой остывший чай и смотрела вдаль, очевидно туда, где осталось её детство и заботливый дедушка за круглым семейным столом колдовал у пузатого самовара.

Григорию нравилось, что она постоянно удивляет его, меняясь на глазах до неузнаваемости. Кокетливая хохотушка в одну секунду преобразилась в проницательного детектива, строгий полицейский – в ироничную, но заботливую домохозяйку, при отсутствии малейшей наигранности и неестественности. Вот и сейчас, с давно забытым замиранием сердца, он любовался глубоким, спокойным, осмысленным взглядом карих глаз открытого человека, готового к переменам и желающего их, но с другой стороны, – женщины, не допускающей к себе кого попало. В них была не по годам разумная расчетливость и мудрость, а между бровей залегла одинокая горькая складка, отмечающая тех, кому пришлось терять и страдать. Высокий лоб говорил о неординарности и уме, выразительный подбородок – о воле и готовности преодолевать трудности. Полные, чувственные губы делали неотразимой улыбку. Шёлк русых волос, тонкая шея с пульсирующей голубой жилкой и длинные музыкальные пальцы дополняли этот ансамбль, превращая облик Анны в симфонию со своими аллегро, анданте, мажорными и минорными темами, сливающимися в единое целостное произведение.

“Боже мой, Гриша, что ты делаешь?! Куда тебя несёт?!” – кричал внутренний голос Распутину, но глаза уже не слушали его, а в ушах всё отчётливее звучало эхо “Весеннего вальса” Шопена.[6] Руку Григория, застывшую на чайнике, тронули прохладные пальцы Анны.

– Давайте, лучше я. Разлить правильно – главная обязанность хозяйки. Как говорил дедушка, все должны получить одинаковой крепости чай, при этом требуется не долить до краев на ширину указательного пальца. Полным стаканом чай подаётся только в трактирах. Дома гостям предлагается долить сливки, положить мёд или варенье – на выбор.

– Не знал, – улыбнулся Распутин, отдавая чайник. – А чему ещё учил вас дедушка?

– Разливает чай хозяйка или старшая дочь, – словно вспоминая давно выученный урок, охотно рассказывала Анна. – За столом все усаживаются по старшинству, гости – на почетном месте. Чашку передавать полагается двумя руками с пожеланием “На здоровье!”, а принявший должен ответить – “Спаси вас Бог” или “Благодарствуйте!”

– Честно говоря, Аня, за вами хочется конспектировать, чтобы уловить, зафиксировать и оставить потомкам таинства русских кулинарных церемоний. Мы натыкаемся на самую большую тайну чая, споря, бодрит он или успокаивает. А я вот послушал вас и понял: чай – бодрит, а чаепитие, как ритуал – успокаивает. Оно помогает оглядеться и передохнуть. Это полноценный народный психотерапевтический процесс. И сразу становится понятно, почему у слова “чаепитие” нет аналога. Мы не говорим “кофепитие”, и даже “квасопития” нет, хотя квас – исконнейший русский напиток. Существует слово “винопитие”, но употребляется крайне редко, и считается устаревшим. Только чаепитие – признанная церемония.

– Вы удивительный человек, Григорий, – Анна смотрела на него с нескрываемым восхищением. – Как вам удалось мои детские воспоминания превратить в научное историческое исследование, да ещё и подвести под него философское обоснование?

– История – моя неутолимая страсть, а она требует постоянного выявления, классификации и систематизации закономерностей. Без этого знание исторических дат и описание событий превращается в наваленную кучу смальты, из которой невозможно сложить мозаику… Кстати, если уж мы заговорили про чай… Знаете, как появился знаменитый английский “файв-о-клок”? Герцогиня Бедфорд, светская дама и фрейлина, испытывая чувство голода между обедом и ужином, стала требовать от прислуги в определенный час поднос с чаем, хлебом и маслом. Дабы сделать чаепитие менее скучным, она в означенное время приглашала придворных разделить с ней скромную трапезу. В скором времени вся Англия в пять часов вечера стала усаживаться за чайный стол…

– Классификация и систематизация у меня лично ассоциируется с чем-то библиотечно-архивным. Как применить эту методику к тому же чаепитию, не представляю.

– Ну вот, например, мы можем выделить из этого ритуала “дворянский чай” – немного измененное английское чаепитие, популярное для московских и петербургских салонов, где чай – больше повод для беседы. Потом, конечно же, “чай по-купечески” – как раз такое чаепитие можно признать каноническим русским. Медный самовар на столе, мёд, варенье, разные пирожки, калачи, баранки. И чтобы подолгу и помногу, чашка за чашкой.

– А ещё? – Анна увлеклась новой для неё методикой.

– М-м-м-м, “мещанский чай” – обилие еды взято от купеческого стола, а культурная программа – от дворянского.

– Чур, теперь я! “Трактирный чай” – ведь в любом трактире и кухмистерской есть чайные столы, где подаётся “парочку чаю самолучшего, да баранок постных с изюмцем”.