Распутин наш. 1917

– Как тебя зовут, последыш народовольцев, – спросил Распутин, заметив, что взгляд студента становится осмысленным.

– Володя, – с трудом сквозь зубы произнес революционер, и губы его исказила гримаса боли и ужаса.

– Держись, Володя, сейчас будем выбираться…

Распутин распрямился, прикидывая, к какому берегу Средней Невки сподручнее дотащить студента. Вдруг раздался знакомый свистящий звук. Возле ног замёрзшая река вздрогнула, пошла трещинами, огромный кусок льда встал на дыбы, показал свою подводную, жёлто-зелёную окраску, освободив поток воды, выплеснувшейся из образовавшейся полыньи высоко вверх, а затем шумно опустившейся обратно, увлекая за собой людей, оказавшихся на её пути.

Лев Давидович Троцкий торжествующе улыбнулся и небрежно смахнул со щеки прилипшую гречишную шелуху. Почуяв опасность, “лучший большевик”[105] “рыбкой” нырнул с трибуны в сваленные рядом мешки. Они спасли его от неизбежных травм, а рухнувшая сверху крышка ящика приняла на себя изрядную часть взрывной волны и заслонила от прибывшего с инспекцией Распутина.

– Вот как надо стрелять, штабс-капитан! – насмешливо обратился он к связанному Ставскому. – Так и только так мы будем расправляться с врагами революции! Безжалостно! Без буржуазного слюнтяйства! – обвёл он горящими глазами своих боевиков, среди которых нашлись выпускники Михайловской артиллерийской академии. – Нам выпала великая честь построить первое глобальное государство – земшарную республику под руководством профессиональных революционеров, и мы выполним свой долг – железной рукой загоним человечество к счастью! Ура, товарищи!..

Григорий понял, что уходит под воду и задержал дыхание, напрягая мышцы и готовясь к ледяному холоду, однако вместо этого внезапно почувствовал тепло, а потом жар, сухой, концентрированный, шершавый, словно песок. Казалось, кожа лица сморщилась, волосы встали дыбом и потрескивали, словно наэлектризованные. Он приподнял веки и увидел то, что никак не могло оказаться на дне реки – языки пламени, заслоняющие всё впереди, тянущиеся к его рукам, словно живые, стелющиеся над головой, нестерпимо жаркие, гибкие, изящные, но такие опасные, что Распутин сначала инстинктивно отдернул руки, а потом изловчился и изо всех сил пнул кроваво-жёлтый отросток. Нога провалилась, словно в желе, но вся жгучая стена отпрянула, а огненный потолок приблизился, выпустив несколько протуберанцев, один из которых, как гигантский удав, обвил туловище, сомкнувшись на шее. Задыхаясь, Распутин попытался укусить щупальцы, замолотил по ним руками, рванулся назад и понял, что кто-то помогает, тянет его за ноги. Страшный огонь стал тускнеть, хиреть и полностью схлопнулся, как развёртка старого телевизора.

– Уф-ф-ф, успел, – генерал Миронов обессиленно повалился на землю рядом с Распутиным, раскинув руки, словно пытаясь обнять твердь.

– Что это было? Геенна огненная? – судорожно сглотнув, спросил Григорий.

– Твоё представление о ней. Сила ума. Полёт фантазии. Но воображение у тебя богатое, бескомпромиссное, могло засосать по-настоящему.

– Куда?

– В новую, сконструированную тобой действительность.

– Я могу что-то конструировать?

– Ты до сих пор не можешь поверить, что слова “созданный по образу и подобию” предполагают не только внешнюю схожесть, но и набор уникальных способностей… Зря!..

Распутин поднял голову и осмотрелся. Они снова, как в самом начале его командировки в прошлое, находились с Мироновым на дымящемся, медленно остывающем поле боя. В дымке вязли косые солнечные лучи, застилающие изрытое воронками пространство. Но в отличии от прошлого раза, солнечный диск не закатывался, а поднимался из-за горизонта. Всё остальное было тем же, словно и не прошло три таких богатых на события земных месяца. Изломанная военная техника, больше похожая на бесформенные кучи металла, колючими холмами громоздилась между полузасыпанными окопами и вдавленными в землю блиндажами. Обрубки обугленных деревьев, покрытые пеплом, как пальцы великана, погребенного под мёртвой землёй, беззвучно тянулись к небу, жалуясь на взбесившихся «хомо-сапиенсов»…

– Что всё это значит? – прохрипел Григорий, опираясь на локоть и чувствуя, как к горлу подкатывает безмолвный протест.

– Это значит, курсант, – ответил генерал, не приподнимая головы и не открывая глаз, – что командировка завершена, епитимья закончилась. Говоря армейским языком, ты выполнил поставленную задачу…

– Чью же душу я спас? – язвительно спросил Григорий. – Этого прыщавого студента, террориста-самоучку?

– Свою, курсант! Только свою! Ничью другую душу ты спасти не в состоянии.

– Не понял…

– А что тут непонятного? Убийц на Руси издревле называли душегубами. Злодей мог умертвить тело жертвы, но душа ведь бессмертна… Ты не задумывался, почему наши воцерковленные и богобоязненные предки так именовали преступников?

– Отнимая чужую жизнь, человек губит свою собственную бессмертную душу?