Распутин наш. 1917

— Вкус их блюд и вид их женщин сделали британцев лучшими моряками в истории и катастрофически испортили их манеры, — меланхолично заметил Клембовский. — Промышленная революция начертала на их родовых гербах девиз «Бизнес, несмотря ни на что». Стоит ли сразу бить горшки?

— Военный союз с такими партнёрами становится всё более сомнительным и опасным, — задумчиво произнес Потапов, — хотя я не представляю, как нам без них, в одиночку справиться с германцем.

— А это — вторая новость! — Непенин потряс листками. — Кайзер согласился на перемирие. Делегация уже выехала из Берлина. Мирные переговоры состоятся в Брест-Литовске!

— А вот это, господа, уже по нашу душу! — Потапов удовлетворенно потёр ладони и обратился к Клембовскому. — Владислав Наполеонович, пора определяться! Мы с кем?…

— А вы, Николай Михайлович, насколько я понял, уже определились? — прищурился Клембовский.

— Так точно! — по уставу ответил Потапов. — Быть руководителем России, бороться с англосаксами и остаться при этом в живых — очень сложное искусство. Поэтому я намерен подать рапорт в новую армию Сталина. А вы?

— Экий вы торопыга! Может не стоит пороть горячку? Все-таки мы в одних окопах сидели бок о бок с англичанами почти три года, а вы им уже войну объявляете. Разумнее дать возможность объясниться, предоставить, так сказать, второй шанс…

— Простите, Владислав Наполеонович, — вмешался Едрихин, — иногда давать второй шанс значит подарить еще одну пулю тому, кто первый раз в вас не попал, потому что промахнулся.

— Тогда разрешите следующую коллизию, — Клембовский подошёл к Потапову вплотную. — Мы, по настоятельной просьбе генерала Бонч-Бруевича и его революционного брата, совсем недавно приняли решение о содействии большевикам. Как вы знаете, им благоволят и наши союзники. Однако в последние несколько дней мы наблюдаем резкое размежевание в руководстве партии, неожиданное выдвижение на первый план малоизвестного революционера Сталина и резкое недовольство его активностью заграничным бюро. Дело идет к открытому конфликту. На чью сторону в таком случае мы должны встать?

— На сторону России, — вздохнул Потапов. — Партии пусть разбираются со своими внутренними делами без нас. У них своя работа, а у нас своя — Родину защищать!

* * *

— Каков наглец, а! Мерзавец! Так беспардонно и грубо! — депутат Государственной Думы от партии кадетов, обычно степенный и представительный Андрей Иванович Шингарёв метался по опустевшей казарме Волынского полка, как лев в клетке. Сюда доставили всю Думу почти в полном составе.

— Не понимаю, чем вы недовольны, — пробуя рукой продавленную кровать, меланхолично отозвался меньшевик Чхеидзе, — все присутствующие проголосовали за войну до победного конца. Сталин объявил, что каждому, желающему продолжать военные действия, он даст возможность лично участвовать в этом процессе. Как видите, обещание своё выполняет. Солдаты ехать на фронт не желают, — он обвёл рукой пустую казарму, — учебные роты распущены по домам, а наша с вами задача — заменить их, показать личным примером с оружием в руках, как надо любить Отечество.

— Не паясничайте, сударь! — от возмущения Шингарёв «дал петуха», — каждый должен быть на своём месте! Мы — управлять, крестьяне — пахать, солдаты — умирать, и никак не наоборот!

— Это почему ещё? — Чхеидзе насмешливо посмотрел на своего думского коллегу, выпрямился, став сразу на голову выше, и, спрятав руки за спину, боднул кадета грудью. — Кто вам выдал доверенность на право посылать других на смерть, заседая в светлых залах и ночуя в теплой постели?

— Вы так ничего и не поняли! — пришел на помощь кадету Родзянко. — Одевшись в шинели и взяв в руки винтовки, мы принесем гораздо меньше пользы, чем в зале заседаний. Надеюсь, вы не будете отрицать, что творящееся вокруг безобразие грозит гибелью не только нам, но и всему государству! То, что мы наблюдаем, называется анархией. Её срочно необходимо обуздать новым революционным законодательством. Мы сможем заменить солдат на фронте, а вот смогут ли они заменить нас? Надо спасать Отечество…

— Еще бы! — Чхеидзе, изобразив строевой шаг, подошёл к председателю Думы вплотную. — Господину Родзянко есть что спасать. Поезжайте, к примеру, в Екатеринославскую губернию. Там тысячи десятин черноземной земли, товарищи! Чья, вы спросите, это земля? Председателя Родзянко, ответят вам. Спросите тогда еще в Новгородской и Смоленской губерниях: чьи это богатые поместья и несметные леса? Председателя Думы Родзянко. А чьи это огромные винокуренные заводы? Чей большой завод поставляет на всю нашу многомиллионную армию березовые ложа для солдатских винтовок по бешеным ценам? Вам ответят — председателя Государственной думы Родзянко! Ну, скажите мне, товарищи, почему же тогда не повоевать председателю Думы Родзянко до победного конца?

— Идите к черту, Чхеидзе! — вспыхнул, как порох Родзянко. — Мне не жалко для Отечества нажитого непосильным трудом, пусть забирают!..

— И заберут, не сомневайтесь! Покопаются напоследок в ваших военных заказах и конфискуют!