Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Около пяти часов утра, когда высокий «патриотический» настрой заговорщиков вступил в продуктивное взаимодействие с алкогольными парами, доктор Лазоверт «внес предложение немедленно заявить министру юстиции об убийстве Распутина, что было принято единогласно, и тут же было решено снестись по телефону с министром юстиции А. А. Макаровым о предстоящем визите всех трех» (Юсупова, Пуришкевича и Дмитрия Павловича).

Дежурный курьер, однако, долгое время отказывался будить министра, но в конце концов Пуришкевич сумел вызвать его к аппарату и стал требовать согласия А. А. Макарова на экстренную встречу, которое было добыто после того, как трубку схватил Дмитрий Павлович и настойчиво попросил его принять.

Примерно в 6.30 утра все трое вошли в квартиру к министру на Итальянскую (за рулем, к слову, находился Лазоверт, что еще раз ставит под сомнение предыдущие сообщения Пуришкевича о том, что его машина к тому времени была уже погружена на платформу поезда, а все перевозки осуществлял лично Дмитрий Павлович на своем авто). Рассказывает Пуришкевич:

«Не садясь (и сам министр стоял), я обратился к нему с заявлением: „Ваше высокопревосходительство, побужденные чувством любви к своему монарху и долгом патриотизма перед своей родиной, мы все трое сообща с заранее обдуманным намерением убили известного вам мерзавца и подлеца Григория Распутина…“

От неожиданности Макаров, по-видимому, опешил, почему задал такой нелепый вопрос — „то есть как убили?“.

— Очень просто, — заметил я, — убили и труп его уничтожили…»

Далее все трое попросили, «ввиду того что у каждого из нас имеются общественные обязанности, требующие нашего присутствия», не подвергать их лишению свободы, а отпустить «под честное слово о явке по вашему первому требованию или требованию соответствующих властей».

В ответ министр, «несколько придя в себя», заявил о том, что «не для того писаны законы, чтобы он, как министр юстиции, их не исполнял», и сообщил о своей обязанности «подвергнуть нас всех троих аресту домашнему».

Пуришкевич «от лица всех заявил готовность идти на эту меру пресечения» и тут же набросал заявление, в котором все трое подтвердили, что «в ночь на 17 дек. 1916 г. в Петрограде по взаимному между собою сговору и все сообща убили крестьянина села Покровского Тобольской губернии Григория Ефимовича Новых».

Министр наложил на текст заявления резолюцию о помещении всех троих под домашний арест «с отобранием от них подписки о невыезде из Петрограда»342. После чего по просьбе Макарова заявители еще раз подписались, обязавшись, таким образом, не покидать Петрограда.

Возвратясь во дворец и, вероятно, несколько протрезвев, подписанты «быстро… пришли к заключению, что оставаться в столице, где отсутствует сильная поддержка, где возможны всякие неожиданности, далеко не безопасно, решили разъехаться, причем мне на фронт, графу343 в имение к жене и только одному Дмитрию Павловичу решено было остаться в столице».

Юсупов, впрочем, настаивает на том, что отправился к А. А. Макарову не ранним утром, а днем 17 декабря — после того, как узнал о факте допроса дворцовых слуг, и в одиночку, а не в компании сообщников. При этом Макаров якобы не возражал против того, чтобы Юсупов вечером того же дня отбыл в Крым.

Укатить из Петрограда на фронт успел, однако, один лишь Пуришкевич.

«Светает. Я дописываю эти строки при первых проблесках зарождающегося зимнего дня…

Боже мой! Как темно грядущее в эти тяжелые годы!..

Великий ли мы народ, способный в русле национальной реки пробивать себе путь вперед, поглощая в водах своих другие племена и мелкие народы, или?.. Или для нас все кончено, и мы, изжившиеся, измельчавшие и растленные ходом времени, обречены стать лишь ареною борьбы между собою других племен, других народов, почитающих славянство низшею расою, способною лишь утучнять чужие поля стран, шествующих по костям его к свету, к знанию и к мировому господству, коего нам достичь судьбою не дано.

Кто скажет? Кто ответит? Кто предречет поток событий в густом молочном тумане просыпающегося дня?

18 декабря 1916 г. В пути».

Менее шустрые Феликс Юсупов и Дмитрий Павлович вскоре очутились под домашним арестом в Сергиевском дворце.

«Александра Федоровна, — пишет Матрена Распутина, — была вне себя от гнева. Но когда она вызвала Протопопова в Александровский дворец и потребовала немедленно расстрелять преступников, он сказал, что необходимо доказать их участие в убийстве… Протопопов советовал дождаться возвращения из Ставки Николая»344.