Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Научные термины и нравственные вердикты, посредством которых в дальнейшем характеризовалась поведенческо-половая ипостась «отца Григория», неоднократно корректировались. Неизменным, однако, по сей день остается главное: признание Григория Распутина едва ли не универсальным для всех времен и народов символом ничем не одолимой гиперсексуальности¹¹⁹. В действительности эротический облик «отца Григория» был не таким, каким по сей день продолжает воспроизводиться мировой масскультурной индустрией: Распутин отнюдь не был той «величайшей русской любовной машиной», о которой ритмично поведали миру очаровательные мулатки из «Бони M».

Если вдуматься, ничего удивительного в этом нет: типичные истероиды, как правило, отличаются сравнительно невысокими сексуальными возможностями. Возникает, однако, неизбежный вопрос: как быть с многочисленными свидетельствами очевидцев, согласно которым сексуальное общение составляло едва ли не главную жизненную потребность Григория Распутина? Разобраться в этой загадке тем важнее, что именно эротическая тема сыграла ключевую роль как в восхождении «отца Григория» к вершинам власти, так и в его гибели.

Детальный анализ сохранившихся свидетельств не оставляет сомнений: реальный Григорий Распутин был человеком с резко сниженной сексуальной потенцией, вся модель поведения которого была построена так, чтобы психологически преодолеть этот изъян, тем более нетерпимый для истероида, жаждущего тотальной и немедленной любви к себе со стороны всех и вся.

При этом Распутин стремился не к тому, чтобы просто компенсировать – то есть скрыть, затушевать – этот свой недостаток, но к тому, чтобы «вышибить клин клином», или, выражаясь языком медицинской психологии, «гиперкомпенсироваться».

Вместо того чтобы, учитывая свою половую недостаточность, по возможности предельно дозировать физическую близость с женщинами, Григорий стремился к их тотальному завоеванию и довел это дело до поистине индустриальных масштабов, обратив свой, казалось бы, фатальный психофизический изъян в мощнейшее орудие половой экспансии.

О том, что технология сексуальной конкисты «отца Григория» была в высшей степени своеобразна и не соответствовала «интимным стандартам» начала XX века, свидетельствует одна из его поклонниц, по свидетельству В. В. Шульгина, признавшая Распутина совершенно особенным человеком, который дает женщине «такие ощущения… что все наши мужчины ничего не стоят»¹²⁰.

Проще всего, конечно, предположить, что Григорий Распутин в самом деле был «половым гигантом». Однако, если вдуматься в смысл цитированного признания, нельзя не заметить, что речь в нем идет не о «количественной» стороне дела, а об умении Распутина дарить женщинам ощущения, принципиально иные по качеству.

Пожалуй, первым, кто обратил внимание на то, что erection and penetration отнюдь не составляли основу отношений Распутина с подавляющим большинством его обожательниц, был Илиодор. Собравший на Распутина обширное «сексуальное досье», он разделил всех соблазненных «старцем» дам на четыре категории. К первой относились те, кого Распутин только целовал и водил мыться в баню, ко второй – те, с кем он «радел», к третьей – те, из кого «изгонял беса», и лишь к четвертой – те, с кем, по мнению Илиодора, Распутин совершал грех плотского соития.

Представительниц первой – банно-поцелуйной – категории насчитывалось «сотни… А в монастырях женских, куда вообще старец Григорий любил заглядывать, их не перечтешь»¹²¹. Именно они, как правило, становились «жертвами» внезапных и недолгих эротических атак со стороны «старца».

Сценарий «сексуальных нападений» Распутина на женщин в этих случаях (то есть когда речь изначально не шла о «радении» или «изгнании беса») всегда был одним и тем же: словесные домогательства, поцелуи, хаотичные прикосновения к интимным частям женского тела, срывание одежды, а в итоге… холодный «монашеский поцелуй» и страстная совместная молитва. Практически все «жертвы», оставившие воспоминания, с удивлением констатируют легкость, с которой Распутин был готов в любой момент – особенно если женщина начинала сопротивляться – прекратить свое, казалось бы, безудержное наступление и вообще перевести разговор на другую тему.

Распутин «сел напротив, поставив мои ноги себе меж колен, и, наклонясь, спросил: «Ах ты, моя дусенька, пчелка ты медова. Полюби меня. Перво дело в жизни любовь, понимаешь?»; «…ты об этом не думай (он бесстыдным жестом показывал о чем), все одно сгниет, што целка, што не целка…»; «…хушь разочек бы дала…»¹²² Однако стоило объекту вожделения осерчать и двинуться к выходу, «выбежавший за мной вслед Р[аспутин] молча снял с вешалки мою шубку и, помогая мне одеться, сказал ласково: „Не пужайся, пчелка, не трону больше, пошутил на прощаньице…“»¹²³