Распутник и чопорная красавица

Обсуждать моду — такая скука! Вот почему она всегда с трудом находила общий язык с представительницами своего пола. Почти все разговоры молодых дам неизбежно крутились вокруг нарядов. Нет, она совсем не винила женщин в ограниченности их кругозора. Чего и ожидать, если вспомнить, какое образование получили большинство ее сверстниц? Даже в высшем обществе девушек, как правило, обучали лишь французскому, рисованию, игре на фортепиано или, если обнаруживались способности, пению. Почти все время они готовились к каким-нибудь приемам или балам, поэтому поневоле должны были думать о платьях, прическах, веерах, сумочках и перчатках!

— Кто ваша портниха? — поинтересовалась еще одна гостья, леди Элиза Делюс.

На ней было красивое платье из алого шелка, обшитое по подолу несколькими рядами синих и зеленых лент. На плечи она накинула кашемировую шаль, а рыжеватые волосы, уложенные в пышную прическу, тускло поблескивали, словно золотая корона. К сожалению, ни платье, ни прическа не скрывали родинок на подбородке и на лбу. Эзме назвала вымышленную фамилию портнихи и постаралась сделать заинтересованное лицо, когда разговор перешел на общее обсуждение модисток, тканей и фасонов. Сама она отделывалась односложными замечаниями. Пока ее собеседницы щебетали, Эзме озиралась по сторонам. Вскоре она заметила группу пожилых дам, сидящих на диванах, которые что-то оживленно обсуждали. Они напомнили Эзме старых заговорщиц; то одна, то другая косилась на нее. Скорее всего, старухи перемывали косточки ей и ее «мужу». Неужели Маклохлан в самом деле одобряет рабство — или говорит так нарочно, чтобы не выдать себя? И… какой же молодец Макхит! Неужели человек, который так пылко осуждает рабство, способен быть вором или мошенником? К сожалению, способен. Эзме по опыту знала: мошенники часто оказываются и хорошими лицемерами.

К дивану, на котором сидела Эзме, подплыла полная дама средних лет в зеленоватом тюрбане, украшенном страусиным пером, и в платье такого же оттенка с ярко-зеленой отделкой.

— Можно к вам присесть, дорогая?

Эзме вспомнила, что это леди Стантонби, очень богатая вдова. К сожалению, она не могла придумать ни одного повода для отказа.

— Конечно!

— Как вы себя чувствуете? Вы как будто чем-то обижены? — продолжала ее собеседница таким тоном, который был бы уместнее у смертного одра, чем в гостиной на приеме.

Эзме подумала, что чувствовала бы себя лучше, если бы ее собеседница так не зажала ее в угол. Тем не менее она вяло улыбнулась и ответила правду:

— Я не привыкла к таким большим приемам.

Леди Стантонби понимающе улыбнулась и лукаво посмотрела ей в глаза, отчего Эзме сразу насторожилась.

— Полагаю, быть женой Дубхейгена тоже весьма утомительно!

— Не уверена, что понимаю, о чем вы, — с невинным видом ответила Эзме, хотя догадывалась, на что намекает старуха.

Леди Эльвира Камерон, которая в шестьдесят пять лет силилась выглядеть на двадцать — в платье из бледно-розового шелка, густо напудренная и нарумяненная, — села напротив Эзме на стул с овальной спинкой и доверительно наклонилась к ней:

— Наверное, после свадьбы граф переменился. Вы такая хорошенькая, что ему наверняка не хочется вам изменять! Во всяком случае, я на это надеюсь. В молодые годы он считался настоящим повесой!

— По-моему, не стоит сразу посвящать леди Дубхейген во все тайны ее мужа, — неуверенно возразила леди Стантонби.

— Что ж, пусть хотя бы радуется, что вышла за старшего, а не за младшего — как его там… Квентина, что ли? — продолжала леди Эльвира. — Его исключили из школы, и он целыми днями шатался по игорным домам и кабакам! — Она легонько похлопала Эзме по плечу изящным веером из слоновой кости. — Уверяю вас, он был настоящим разбойником. Ничего удивительного, что отец отрекся от него… Правда, вам, наверное, и без меня все известно.

— Откровенно говоря, нет. О младшем сыне графа я почти ничего не знаю.

Эзме внезапно обрадовалась, что мужчины еще не вышли из столовой.

Леди Эльвира смерила ее изумленным взглядом:

— Неужели не знаете?! Наверное, вашему мужу стыдно даже рассказывать о нем.

— А может, он жалеет брата, — заметила еще одна пожилая дама, садясь по другую сторону от Эзме.

В отличие от леди Эльвиры леди Марчмонт была одета со вкусом: ей очень шло платье из бледно-желтого шелка. Ее шею украшало топазовое ожерелье, в черных волосах переливалось павлинье перо. Лишь несколько морщинок в уголках умных серых глаз выдавали, что ей уже не двадцать пять.

— Мой кузен учился вместе с Куинном Маклохланом в школе. Он считает, что беднягу оклеветали.

— Если бы моего сына исключили из школы за появление пьяным в общественном месте, я бы тоже от него отреклась, — заявила леди Стантонби, презрительно поджимая губы.

— Муж говорил, что Куинн напился после того, как умерла его мать, а отец запретил ему приехать на похороны. Возможно, Куинн напился нарочно, чтобы его вынуждены были отослать в Эдинбург.

Эзме сложила руки на коленях; ей стало жаль и Маклохлана, и его мать, которая умерла, когда сын был вдали от нее.

— Значит, он любил мать?

— О да, очень!