Распутницы

Игошин ухмыльнулся:

— Если вы решили, гражданин следователь, прицепить мне в довесок пару ваших зависших дел, — ничего не выйдет.

— Вы очень самоуверенны.

— Хотите сломить меня угрозами?

— Какие угрозы? Я говорю с вами предельно корректно. Просто любопытно мне, почему вы неслись под сто двадцать километров в час на угнанной «девятке»?

— Испугались.

— Кого?

— Не кого, а что. Угнали и перепугались, что догонят.

Геннадий улыбнулся. А он наглый малый. Ещё шутит. Чувствует себя достаточно уверенно. Конечно, его по-настоящему не «ломали» — не обливали холодной водой, а после не сажали в ледяной бетонный карцер, не били по зубам и почкам, не пинали в яички, не подсаживали к уркам. Его «берегли». И он, побыв здесь, в камере предварительного следствия, вдруг решил, что все описанные в коммерческих книжонках ужасы «полицейских застенков» — лишь плод воображения жадных до гонораров писак.

— А где вы взяли пистолеты?

— Нашли.

— Где?

— Не помню. Шли, шли — и нашли. Нашли, удивились и тут же решили похитить старую «девятку».

— Что вы с ней собирались делать?

— Ничего. Обидно всю жизнь было — у многих молодых людей есть машины, а у нас — нет. Собирались покататься, а потом вернуть машину на место, а пистолеты сдать в полицию.

— Почему вы убили полицейского? Почему так ожесточённо сопротивлялись при задержании?

— Всё от испуга. От ужаса. И я, и Ванька с детства милиции боимся. Теперь — полиции. Я себя не контролировал, стал почти безумен.

— Невменяем, — поправил его Геннадий.

— Правильно. Само получилось… Почему вы ничего не записываете, гражданин следователь?

— А что записывать?

— Как что? Я вам чётко объясняю — при моём задержании я был невменяем, в состоянии психического аффекта, вызванного страхом перед полицией и перед пенитенциарной системой вообще. Я не соображал, что делал.

— Игошин, если я запротоколирую эту лабуду и подошью ее в ваше дело, вас на зоне росгвардейцы задавят. Или ещё хуже — переведут в опущенные. Все годы заключения вы будете отверженным и униженным, пассивным гомосексуалистом, спать только на полу под нарами, а ближе к окончанию срока вас повесят или кастрируют, и вы умрёте от потери крови…

— Опять вы меня пугаете, гражданин начальник.

— Гражданин следователь… Как я понимаю, говорить сегодня вы не намерены.

— Отчего? Давайте поговорим. В камере скучно.

— Что было в сумках?

— Каких? — Игошин напрягся.

Геннадий уловил этот мимолётный порыв. Ага, он был прав в своих предположениях — именно сумки здесь самое главное.

— Которые вы спрятали в заброшенном квартале.

— Не знаю ничего о сумках. Кто вам сказал, что у нас были сумки?

— Сотрудники ГИБДД, они видели — вы и ваш подельник, отстреливаясь, покинули машину, в руках держали по объёмной спортивной сумке.

— Им пригрезилось. Мало что с испугу покажется. Думаете, им страшно не было нас ловить?

— Если и было, то не до такой степени, чтобы жопу с пальцем спутать.

Игошин ничего не сказал.

— А ведь я могу вас отпустить, — вдруг сказал Геннадий, задорно улыбнувшись.

Игошин недоуменно воззрился на него.

— Сижу вот, любуюсь вашей спесивой физиономией и терзаюсь: отпустить или не отпустить? Могу повезти вас на место задержания, якобы уточнять детали, а там вы сбежите… Бывает такое, поверьте.

— Зачем это? — В глазах Игошина заиграла усмешка. Он понял, что следователь издевается над ним, развлекается, одновременно пытаясь заинтересовать.

— Из корыстных интересов. Да, да, не округляйте глаза. Вы алчны. А чем я хуже вас? Есть человек, гражданин Игошин, который, в отличие от меня, знает, что в ваших сумках.

Игошин даже вздрогнул от такого неожиданного перехода.

— Знает, и просто проходу мне не даёт, чтобы я вас ему продал. Хотите? Уверен на все сто — он не ваш доброжелатель. Он вырвет вам печень через задницу, но расколет, где вы спрятали сумки.

Игошин уже успокоился и принял благодушный вид:

— Блефуете.

Геннадий нажал на кнопку, вызывая конвоира.

— Хорошие деньги за вас дают, Игошин. Вот и маюсь, что мне выгоднее: продать вас или остаться безупречным ментом и довести дело до суда?

Вошёл конвоир.

Геннадий улыбнулся Игошину: мол, думай, подонок, комбинируй, а вечером вновь побеседуем.

— Значит, отсидеть срок и выйти на свободу всё-таки можно? — спросил Игошин, всё так же посмеиваясь.

— Всё можно, гражданин подследственный. При желании.

Когда Игошина увели, Геннадий нервно отёр лицо рукой — правильно ли поступил, надавив на Игошина? Что даст эта игра в открытую? Игошин обдумает все «за» и «против» и выдаст тайник с товаром? Ага, и к убийству и угону добавит себе ещё что-то… Транспортировка наркотиков? Ограбление (если в сумках краденные вещи)? Во всяком случае, шанс есть — Игошин может поверить, что он, следователь Егоров, в состоянии пойти из-за денег на сделку с совестью, и у него выбор простой — добавить к сроку лишнюю статью или подохнуть проданным подельникам… А почему подохнуть? Наоборот, за успешную операцию по спасению товара Ондатр своего курьера может спрятать на каком-нибудь курорте с липовым паспортом…