Распутный век

Монах отправился в Монпелье. Университетский городок ему понравился. Он перезнакомился со студентами и однажды вечером, во время костюмированного бала, влюбился в девушку легкого поведения по имени Фордпвиль. От нее он заразился сифилисом… Лечил его врач, у которого была очаровательная, светловолосая девятнадцатилетняя дочь. Монах не смог удержаться, изнасиловал и выкрал девушку. Разразился страшный скандал, Пришлось вмешаться епископу. В 1788 году епископ Роде отлучил отца Августина от церкви — довольно снисходительное наказание для распутного капуцина.

Отец Августин снова стал Франсуа Шабо. Будучи неспособным честно зарабатывать на жизнь, он сразу же присоединился к подозрительным личностям, которые в ожидании политических потрясений отдавали дань Бахусу. Когда наступил 1789 год, Франсуа Шабо как раз был человеком без гроша за душой, озлобленный на весь свет, жаждущим роскоши и богатства — короче, революционером.

ТАЛЕЙРАНА СФОРМИРОВАЛИ ЖЕНЩИНЫ

Они научили его лжи и сделали из него дипломата…

Леон МОНЬЕ

В мае 1770 года парижане — жители улицы По-де-фэр <Ныне улица Бонапарта.> каждое утро созерцали любопытное зрелище. Около десяти часов утра на втором этаже семинарии Святых Мучений в открытом окне появлялся ученик с плакатом в руках. В разные дни можно было прочесть: «Я вас люблю», «Вы очаровательны!» или еще — «Я хочу вас поцеловать!» Эти признания были адресованы, разумеется, не ласточкам, а юной белокурой девушке, что жила на противоположной стороне улицы, в убогой мансарде, где вместо стекол была пропитанная маслом бумага. Каждое утро она открывала окно, читала признание семинариста и с невинным видом исчезала.

— Малышке-то все равно, — бубнили местные торговцы. — Кривлянья будущего кюре ее не трогают!

Однако им пришлось изменить свое мнение. Однажды утром, когда семинарист показался в окне, юная блондинка высунулась со своего чердака и принялась размахивать «раскаленным сердцем». Так вся улица По-де-Фэр узнала, что маленькая Жюльенна Пико любит ученика семинарии Святых Мучений, имени которого никто не знал. А был он выходцем из знаменитой семьи: его звали Шарль-Морис де Талейран-Перигор. Однажды он вспомнит об этой юношеской любви и напишет страницы, полные нежности и юмора. Они малоизвестны. Прочитаем их.

«Какая же мы хилая порода! Самому невозмутимому воину знакомы страхи, а расчетливому дипломату — непроизвольные движения души. Слабость, в которой я здесь признаюсь, не вызовет у меня краски стыда, — даже Александр Македонский, дотрагиваясь до персика, вздрагивал, а при появлении некоторых предметов ему становилось плохо.

На улице Старой Голубятни есть закусочная и по-прежнему зеленый топорь в саду Святых Мучений, на которые я не могу смотреть без приятной дрожи.

Сегодня, 19 мая 1826 года, отправляясь утром в палату пэров голосовать против одного из законов (не знаю какого), не забыл ли я внезапно и про этот закон, и про свое мнение, свои семьдесят лет и подагру лишь потому, что моя карета стукнулась о столб при повороте на улицу Жендр и я, подняв голову, узнал этот зеленый дом, в котором в 1770 году скрывалось для меня столько любви и красоты?

Жюльенне Пико было не больше четырнадцати лет, а мне едва исполнилось шестнадцать, когда я впервые увидел ее на втором этаже дома на улице По-де-Фэр сквозь промасленную бумагу, порванную ветром. У нее были круглые щеки, светлые волосы и прелестная индийская рубашка с крупными разводами. В то время я был набожен и принял ее за херувима, но, увидев, как она ест галету, понял свою ошибку. У одного моего товарища была комната с окнами на улицу По-де-Фэр. Мне приходилось прибегать к бесчисленным уловкам, чтобы занять место у окна. Я совершал тысячи глупостей, прежде чем оказывался в укрытии напротив моего божества. Я поднимался на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть ее. Писал ей плакаты, которые на первых порах, чтобы не спугнуть ее стыдливость, прикреплял к водосточной трубе, а потом держал на вытянутых руках, как Пьеро из пантомимы. Я жил надеждой прочесть ответ в ее глазах. Мелом на своем черном пальто я часто писал самые нежные признания в любви. Жюльенна ответила мне через несколько дней изображением пылающего сердца!

Она отдана была в обучение кружевнице. Вскоре я узнал, что она дочь самого богатого в районе владельца закусочной и, поскольку знакома с одной женщиной из семинарской прачечной, посещает иногда комнату с низким потолком, куда мы не имели права совать наши носы. Когда она бывала там, мы могли немного поговорить через неплотно прикрытую дверь. Усевшись по обе стороны от этой двери на холодные плиты и не имея возможности видеть друг друга, мы со всем пылом и страстью молодости клялись пожениться. Часы напролет я держал ее маленькую ручку в своих руках. От этой милости я был счастливее, чем когда-либо позднее от золотых крестов, лент и имений».