Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ)

— Ну как… — я попытался пристроить задницу поудобнее на узком бревне. — После детдома я в академию при Агентстве попал. Настоятель наш, его макароннейшее преподобие отец Дуршлаг, договорился… Лумумба уже тогда легендой был. Он курс боевой магии читал, и практику тоже вел. А еще семинар по некромантии… Понимаешь, ему, можно сказать, повезло: в том, до Распыления, мире, бвана учился на колдуна. Традиция такая: третий сын должен стать унганом… Потом приехал в Советский, еще тогда, Союз, чтобы дипломатом сделаться. А вскорости грянуло Распыление, и домой, в Африку, он уже вернуться не смог. А потом и сам не захотел.

— Ты хочешь сказать, он умел колдовать еще… До?

— Ну да. Его этому учили: открывать Завесу, заключать сделки с Лоа… Унганы тоже пользовались всякими растормаживающими палеокортекс веществами — пейотлем, мандрагорой… Просто до Пыльцы им было далеко.

— Ладно, а как ты-то с ним связался? — я усмехнулся.

— Да случайно. Стоял я как-то на посту, на шпиле Останкинской… Оттуда всю Москву видно — проще маганомалии отслеживать. Жрать хочется — аж переночевать негде. В столице тогда голодуха была, не то, что сейчас. Стою я, голова кружится — того и гляди, свалюсь… Ну, и наколдовал себе с горя кусок колбасы. Вкуса, конечно, никакого — одна видимость. А тут — он. За какой-то надобностью тоже на башню поднялся. Увидел меня, с колбасой этой, подошел, руку в карман сунул, и протягивает горбушку. Которая пахнет квасом и этим, как его… тмином. Настоящего хлеба. Из своего, между прочим, офицерского пайка. — Жуй, говорит, боец, и не отчаивайся. Мы всех победим. — сделал, что ему надо было, и ушел. Я и спасибо сказать не успел… А потом, через год где-то, я на гауптвахте сидел. Так, неважно, за что… И опять он: нужен, говорит, доброволец — смертник на дело чрезвычайной важности. Я и вызвался…

Откуда-то со стороны кладбища долетел тоскливый вой. Мы вскочили.

— Собака? — спросил я.

— Нет. Собаки как раз молчат.

— Значит, это Зверь! — и мы рванули на голос.

Всё это время я ждал. Считал секунды, надеялся, что вот-вот он выйдет, как ни в чем ни бывало, из-за ствола березы — большие пальцы в кармашках вышитого павлинами жилета, в зубах — трубка… И скажет: — Что-то ты мышей не ловишь, падаван. Смотри, как бы без тебя история не закончилась.

Теперь же в груди всё спёрло: что делать, если он не придет? Что мне делать, если Лумумба всё-таки погиб в пожаре?

Сцепив зубы, я отогнал тосклый липучий страх. Он не может умереть. Не так. Не здесь. Наставник не распространялся, как собирается расколдовать Зверя, а я, честно говоря, не спрашивал. Во всём полагался на него.

Маша сильно меня обогнала: легконогая, она скакала по валунам и торчащим из земли корням, как горная коза, я же спотыкался на каждом шагу. Один раз поскользнулся и свалился в ручей, прокатившись по всему склону, потом чуть не угодил в капкан — спасся только чудом, потом врезался в дерево — ушиб лоб, рассадил ладони… Будто путал меня кто.

Когда добрался до кладбища, всё было, как в прошлый раз. Только вместо Близняшек, Сашки и Глашки, рядом со Зверем стояли Маша и Ласточка.

Зверь выглядел плохо. Он будто выцвел, утратил материальность. Когда-то блестящая чешуя потускнела, местами отвалилась, обнажив серую, болезненно шелушащуюся кожу. Глаза покраснели и заплыли бельмами, в уголках пасти скопилась желтая слизь.

Застыв на границе, которую, чувствовалось, не нужно было переходить, я посмотрел на девчонок. Обе плакали. Обнимали Зверя за шею, прижимались к нему, а он тихо скулил. От того грозного и величественного существа, что предстал перед нами прошлой ночью, ничего не осталось.

— Он умирает. — я не заметил, как подошел Таракан. — Бабуля пришел попрощаться…

— Зверь. — поправил я.

— Нет. Бабуля. Он совладал со Зверем. Загнал его вглубь сознания.

— Откуда вы знаете?

— Чтобы жить, Зверь должен кормиться. Должен убивать. Бабуля не приемлет убийство. Ни в каком виде. Скорее всего, это его последняя ночь. Теперь он станет призраком и забудет наш мир… — Таракан вздохнул. — Жалко, что твой наставник не пришел.

Я, больше не слушая, лихорадочно вспоминал всё, чему учил Лумумба. О том, как вызывать обратно ушедших за Завесу, и, самое главное, как их удерживать и не дать забыть, кто они такие…

— Дайте мне нож. — приказал я Таракану. — И скажите его истинное имя.

— Что?

— Как его зовут и нож, иначе будет поздно!

Крепко взявшись за рукоять, я всадил лезвие себе в запястье и повел его вверх, к локтю. На штаны, на ботинки, на землю, хлынула кровь. Борясь с головокружением, я шагнул в Навь и протянул руку Зверю.

— Сергей! Вы слышите меня? — тот поднял голову и, приоткрыв пасть, принюхался. Затем, низко наклонив голову и глухо ворча, отступил. было видно, что это дается ему огромным напряжением сил. — Это добровольная жертва! — сказал я, протягивая руку. — Я, в здравом уме и доброй памяти, отдаю свою силу. Жизнь за жизнь!

Зверь, покачнувшись, приблизился и опять втянул носом воздух. Из пасти его закапала слюна. А потом он прыгнул.

Где-то за Завесой, на Той стороне, закричала Маша.

Глава 19

Иван