Рассеянная жизнь

Принесли карамельный торт, который Поль заказала от жадности, а теперь уже не очень-то и хотела, но не съесть не могла. Она медленно ковыряла ложечкой бисквит и смотрела в телефон. И тут из-за плеча раздалось: «Ого, ты делаешь покемонов!» — на иврите, конечно. Поль обернулась с вымученной улыбкой и вдруг узнала этого настырного типа, причём узнала дважды. Если добавить парик, получится огонь чресел из пуримского бара, а пририсуй юношеские щёчки и, пожалуйста, перед нами нежный Жопа. «Деревня, как есть деревня», — сквозь зубы пробормотала Поль.

Парень тоже её вспомнил, обрадовался и заговорил быстро, а Поль произнесла свою неизменную фразу, кое-как составленную на иврите: «Мой иврит недостаточный для беседы». Но рассудок её слегка помутился от обилия шоколада, и она зачем-то добавила: «Рак бишвиль а-стуц» — «только перепихнуться».

Несмотря на ошибки, парень понял, потому что на секунду замолчал и расхохотался. Отсмеявшись, попытался говорить с ней на английском, потом задавал вопросы, которые учат в первый месяц на языковых курсах: как зовут, сколько времени живешь в стране, откуда ты? — но Поль упрямо мотала головой и назвала только имя.

— Не хочу, — сказала она по-русски. — Ты такой красивый, зачем эти жалкие попытки контакта?

— Может, и хорошо, что не понимаешь, — сказал он на иврите. — Не знаю, есть ли у тебя мозги, но ты милая. У меня была русская подружка, но лучше бы она не разговаривала на иврите. Меня зовут Гай.

Поль не поняла ни слова, кроме «милая» и «Гай», но их диалог продолжился, они пошли в сторону дома, она рассказывала, как ей нравится эта часть города, и что здесь во дворе есть маленькая кафешка, о которой не знает никто, кроме жителей дома. Он что-то ответил и купил два маккиато в бумажных стаканчиках. Сели на скамейку и замолчали так же легко, как и разговаривали. Много свободы в том, чтобы не пытаться понять друг друга и не стараться быть понятым. Как будто птица присела на плечо и щебечет, ты ей рад, и она тебе рада.

Дошли до площади Бялик и остановились.

— Здесь мы расстанемся, — сказала Поль.

— Хорошо, — ответил он. — Но я буду ждать тебя в среду там, где мы познакомились. Каждую среду, вечером. «Макс Бреннер», в половине десятого.

Странно, но она поняла.

Всю неделю Поль уговаривала себя, что ужасно вредно объедаться шоколадом так часто, а соблазнять в кондитерских подростков вообще грех, но вечером среды всё-таки кралась по Сароне, замирая на каждом шагу. Доплелась до фуд-корта к десяти и вздохнула почти с облегчением — его не было. Сразу сбегать глупо, она заказала чашку шоколада — только одну! — запустила покемонов и тут же увидела манок на покестопе. А потом подняла голову и всё-таки заметила Гая. Так начался их молчаливый роман.

Гая устраивало в этой безъязыкой женщине всё. Он устал от отношений так, как обычно устают от отношений юноши двадцати восьми лет — сердце его разбивалось несколько раз, он терял свою большую любовь, женщины уже проедали ему мозги до самого таламуса, и он не сомневался, что видит их насквозь и все испытал, то есть был очаровательно наивен. И потому даже не успел заметить, как ножка этой Поль наступила ему на сердце, как её небольшое неловкое тело, замирающее в его объятиях, стало необходимым.

Встречались в Сароне или у моря, возле странного дома на Трумпельдор. Гуляли, потом шли в его квартирку на Флорентине и сразу оказывались в постели, а позже отправлялись пить кофе на бульвар или в Яффо. Ночью провожал её на площадь Бялик, дальше она не позволяла. Там, у фонтана, он выбирал дату и время в календаре мобильника, а она кивала или тыкала пальцем в другой день. Он никогда не знал, придёт ли она в следующий раз, мог только надеяться, и она приходила. Для него в этих свиданиях было больше романтики, чем в долгих красивых разговорах, и больше близости, чем в обычном общении.

Поль была именно такой умной, сложной и таинственной, какой Гай себе придумал, и он, пожалуй, боялся узнать её на самом деле. Ведь он уже знал самое важное — как хищно вздёргивается у неё верхняя губа во время секса, как она произносит: «Гаааай» перед оргазмом, который случается быстрее всего, если перевернуть её на живот. Что кофе она пьёт без сахара, но сладкое любит до безумия. Ему нравилось, как она слушает его монологи и улыбается, когда он шутит, или ласково гладит по плечу, если он рассказывает про идиота тим-лида с работы. Её голос он тоже любил и пока она по своему обыкновению говорила что-нибудь грустное, обнимал и гладил по голове, по спине, по попе, и от этого она веселела. В армии он запомнил несколько русских ругательств, десяток слов осталось от эксит[2], а Поль говорила ему «ешо», «душенка» и «котик», и Гай искренне считал, что этого достаточно для любви.