Рассеянные мысли [сборник]

Я писал о Сурбаране как о добросовестном, трудолюбивом и мастеровитом художнике, который рисовал свои картины, как краснодеревщик делает секретеры, а гончар лепит испано-мавританскую керамику. И он действительно не гений. И все же, возможно, в силу своей честности или чувствительности, позволявшей ему так искусно изображать белые монашеские рясы, он иногда, очень редко, превосходил самого себя. Нет, не в огромных холстах с фигурами в человеческий рост, не в изображениях чудес или портретах аристократок, обряженных святыми, но в нескольких небольших картинах, которые легко пропустить, разбирая его работы. В музее Кадиса есть два полотна Сурбарана (с изображением святого Бруно и блаженного Джона Хоутона) такой красоты, такой эмоциональной напряженности, что нам передается вдохновение художника. Из этих двух полотен, на мой взгляд, наибольшее впечатление производит второе, изображающее английского картезианца. Я писал об этой картине раньше и могу только повторить сказанное ранее. Я уверен, что моделью для этой картины служил английский монах, а не испанский, и меня заинтересовало, кто был этот мой неизвестный соотечественник, который позировал Сурбарану для портрета другого англичанина. На картине мы видим утонченное, красивое лицо с тонкими чертами, какие иногда встречаются у представителей благородных английских семей. На обритом черепе оставлено лишь немного рыжевато-каштановых волос, а осунувшееся от долгого поста лицо выдает напряженное волнение и тревогу. Обращенная к зрителю щека залита болезненным румянцем. Кожа темнее слоновой кости, но не смуглая, хотя и с утонченным, болезненно-желтоватым оттенком. На шее у него веревка, завязанная петлей. Свободную руку он прижимает к груди, а в другой держит кровоточащее сердце.

Мне стало интересно, кто был этот блаженный монах, и я выяснил, что Джон Хоутон родился в Эссексе, в старинной семье, приблизительно в 1488 году. Когда его образование было закончено, родители нашли ему подходящую невесту, но он решил сохранить целомудрие и посвятить себя служению Господу. Тайно покинув отцовский кров, Джон Хоутон укрылся в доме благочестивого клирика и не выходил оттуда до тех пор, пока не принял духовный сан. После этого он четыре года прослужил приходским священником, а когда ему исполнилось двадцать восемь лет, мечтая о жизни еще более праведной, вступил в орден картезианцев. В 1530 году Джон Хоутон был назначен настоятелем Картезианского монастыря в Лондоне. Три года спустя Анна Болейн стала королевой Англии, и от него потребовали объявить брак между Генрихом и Екатериной Арагонской недействительным. Он отказался и был брошен в Тауэр. Однако ему удалось договориться о некой казуистической оговорке и вернуться в свой монастырь. В тот же год парламент принял закон, провозглашавший Генриха VIII главой церкви Англии и объявлявший каждого, кто с этим не согласится, предателем. Джон Хоутон и два других картезианских аббата отказались принести присягу и были отданы под суд по обвинению в государственной измене. Присяжные долго не решались признать святых отцов виновными, но Томас Кромвель, королевский викарий, вынудил их вынести такой вердикт. Монахов приговорили к повешению и четвертованию. Джон Хоутон первым поднялся на помост. Ему на шею надели толстую веревку, чтобы смерть наступила не слишком быстро. Он произнес свои последние слова, и из-под него выбили лестницу. Однако веревку перерезали, пока он был еще жив, и Хоутон упал на землю. Тогда его стащили с эшафота, сорвали одежду, вырвали сердце и внутренности, а потом бросили их в огонь.

Мы уже никогда не узнаем, тронула ли Сурбарана печальная история сама по себе, или ему запали в душу какие-то особенности модели, но несомненно одно: в этот раз, благодаря какой-то счастливой случайности, ему удалось воплотить прекрасное. Эта картина написана не хладнокровным, рассудительным ремесленником, а великим художником. Она проникнута мистическим восторгом, которым дышит чудесная поэзия святого Иоанна Крестителя.