Рассеянные мысли [сборник]

Конечно, бывают гости, которые радуются вашему обществу, всячески стараются сделать вам что-то приятное, которые обладают собственными средствами, чьи разговоры занимательны, а интересы разнообразны, которые воодушевляют и вдохновляют вас, короче говоря, которые дают вам гораздо больше, чем вы им, и чьи визиты всегда слишком коротки. Таким гостем я мог бы назвать Г. Дж. Он был гением общения. В любой компании он старался поддерживать непринужденный разговор. Время от времени мне приходилось приглашать на обед кого-нибудь из соседей — людей невероятно скучных. Г. Дж. разговаривал с ними так же внимательно и приветливо, как если бы они были в состоянии его понять. Я запомнил одну из таких бесед, поскольку то был единственный на моей памяти случай, когда Г. Дж. потерпел поражение. Одна живущая по соседству дама, узнав, что он гостит у меня, позвонила и сказала, что наслышана о нем как потрясающем рассказчике и очень бы хотела с ним познакомиться. Я пригласил ее на обед. Мы расселись за столом, и Г. Дж., который любил поговорить, с энтузиазмом принялся за дело. Дама почти сразу перебила его замечанием, из которого следовало, что она не слышала ни единого слова из того, что он сказал. Он остановился и, когда она закончила, продолжил. Дама вновь перебила, и он опять замолчал. И так продолжалось снова и снова. Было ясно, что ей не столько хочется послушать Г. Дж., сколько чтобы он послушал ее. Он состроил мне одну из своих смешных гримас и погрузился в молчание. До конца обеда мы с ним не произнесли ни слова, а в это время дама жизнерадостно изливала на нас поток оглушительных банальностей. Уходя, она поблагодарила за необычайно интересную беседу.

В последний раз я виделся с Уэллсом во время войны. Я в то время жил в Нью-Йорке, а он приезжал в Америку выступать с публичными лекциями и зашел ко мне накануне возвращения в Англию. Он сильно постарел и осунулся. В его обычной веселости чувствовалось что-то натужное. Лекции обернулись чудовищным провалом. Г. Дж никогда не был хорошим оратором. Как ни странно, он так и не научился говорить без бумажки, хотя ему очень часто приходилось выступать перед публикой. Голос у него был тонкий и писклявый, и он читал, уткнувшись носом в записи. Никто не мог разобрать, что он бубнит, и люди уходили толпами. Г. Дж. встречался с различными влиятельными людьми — они слушали вежливо, но без внимания. Это его ранило и огорчало. «Я тридцать лет твержу людям одно и то же, — в раздражении сказал он мне, — и они не желают выслушать». В этом-то все и дело. Он слишком часто говорил одно и то же. Многие из его идей были вполне разумны и понятны, но, подобно Гете, он полагал, что истину нужно постоянно повторять: Маn muss das Wahre immer wiederholen. [16]У него никогда не возникало сомнений в том, действительно ли он обладает das Wahre. Людям свойственно сердиться, когда их заставляют по многу раз выслушивать то, что им и так хорошо известно. У Г. Дж. было огромное влияние на целое поколение, и он многое сделал, чтобы изменить общественное мнение. Однако он уже все сказал. Г. Дж. был потрясен, когда понял, что в нем видят лишь вчерашний день. Кто-то с ним соглашался, кто-то нет, но теперь его слушали не с волнением и энтузиазмом, а с терпеливой снисходительностью, как старика, пережившего свое время.

Он умер разочарованным.

V

Г. Дж. не придавал большого значения чистой литературе. Думаю, авторов, стремящихся лишь к развлечению публики, он поселил бы на остров вроде того, на котором в его «Современной утопии» живут пьяницы, и там, в тепле и сытости, они могли бы читать произведения друг друга. Из всех «настоящих» писателей он был близко дружен с одним только Арнольдом Беннетом.