Рассеять тьму

– Итак, мы одни, без свидетелей, как ты и хотел, – скрестила я руки на груди в лучших традициях Лоуэла-Ворона. – Что ты жаждал мне поведать? Может быть, не терпелось поблагодарить меня?

– Поблагодарить? – изобразил он удивление. – За что?

– Да за то, что, несмотря на твои выходки, я всё равно пыталась вытянуть твою задницу из неприятностей. По-твоему, это не стоит благодарности?

– Сам порыв, безусловно, бесценен, но, откровенно говоря, твои показания мало что изменили. Ладно, будем честны: благодаря твоим показаниям я вышел на пару-тройку дней раньше, чем мог, что, безусловно, очень приятно, но даже если ты не сделала бы ничего, меня бы всё равно выпустили. Рано или поздно, – с усмешкой добавил он. – Но рано, конечно, лучше, чем поздно.

– Значит, ты не сильно мне обязан? Вряд ли это правда? Признайся, тебе просто невыносима сама мысль о том, чтобы быть мне благодарным. Быть обязанным Ирлу Кину приятней?

– Приятней или нет – что поделать, если всё равно обязан.

– Долг ему тебя как будто радует? Как мило!

– Не понимаю, какого чёрта мы говорим об этом? Какое отношение это… – Адейр запнулся, натолкнувшись на мой полный злого веселья взгляд.

– Какое это отношение имеет к нам, хотел ты сказать? Действительно – какое? Ведь просто добрый благодетель, как и полагается волшебнику-крёстному, явился в тёмный час Х и всё уладил.

Я продолжила, отбрасывая небрежно-насмешливый тон, уже вполне серьёзно, с вызовом:

– Ты хотел спросить, что я делала сегодня утром в обществе Лоуэла-Ворона? За этим ты вызвал меня на беседу? Я отвечу на твой вопрос – ночевала с ним в лесу. В том самом лесу, в котором лишилась девственности с тобой. Хочешь знать, была ли я с ним так же любезна, как с тобой? А если даже и была – то что?! Устроишь мне сцену ревности? Накажешь? Пойдёшь с ним драться? Что ты сделаешь?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Мне просто интересно.

– Ничего я делать не стану. Может быть, в лесу ты с ним и ночевала, но, уверен, ничего серьёзного между тобой и им не было.

– С чего такая уверенность?

– С того. Ты просто хочешь меня позлить, вот и говоришь всякую ерунду.

– Да, я хочу тебя позлить. Нет слов, чтобы передать, как ты меня бесишь! Лицемерный, бесхребетный, самовлюблённый кусок дерьма!

– Давай ты не будешь кричать и обзываться? – поморщился Адейр брезгливо. – Мы можем поговорить спокойно?

– Нет! Не можем! Не хочу я с тобой говорить спокойно.

– Да чем же это я тебе так насолил?

Я не могла сдержать нервного смеха:

– Ты сейчас надо мной прикалываешься или издеваешься?! Ты сознательно унизил меня. Ты совратил меня, пренебрегая даже нашим близким родством! И ещё спрашиваешь, чем ты мне насолил?

Боль жгла мою душу и мне хотелось освободиться от неё, выплеснув её в слова, и я продолжала скороговоркой:

– Меня ты ненавидел за то, в чём не было моей вины! Ни капельки! Чтобы там не произошло между нашими родителями, я лично перед тобой ни в чём не виновата. В отличие от Ирла Кина.

На бледных точёных скулах Адейра вспыхнул лихорадочный румянец.

– Почему ты всё время говоришь о нём?

– А ты не догадываешься?

Судя по взгляду – догадывался. Ещё как! Слишком много опасного блеска было в глазах Адейра. Слишком много желания и вызова на смазливой физиономии.

Наши эмоции достигли такой степени концентрации, что их, казалось, можно пробовать на вкус. Тёмный зверь, что передавался по наследственной цепочке в нашем роду, во мне не был так силён, как в кузене, он был не до конца разбужен – но он всё же был. Наверное, поэтому я нисколько не испугалась пламени, дрожащего в его расширенных зрачках?

– Скажи, каким образом тот, кто гораздо больше меня виновен в смерти твоих родителей, оказался в твоей постели? Или это особенно экстравагантный способ уничтожения – удушить недруга страстью? Кто есть кто в вашем странном союзе? Хотя – это глупый вопрос. Мне несложно понять, что притянуло тебя к этому типу. Ирл Кин, порочный и упивающийся этим, плюющий на нравственность и мораль, на любые человеческие чувства – достойный пример для подражания и вожделения! Ведь это так интересно и соблазнительно – вечная свобода, сходная с абсолютным безумством? Дикая острота ощущений, когда переходишь все дозволенные, мыслимые и немыслимые границы?

Во время моего краткого монолога Адейр молчал. Он не двигался и, казалось, лишь поглощал меня взглядом.

Протянув руку вперёд, я провела по его волосам, задев острую скулу и край подбородка:

– Что ты чувствовал к нему? – тихо спросила я. – Как глубоко эта тварь засела внутри тебя, кузен? Познал ли ты с ним все грани, от счастья до боли, от ненависти до полного доверия? Или он удовольствовался лишь поверхностным разорением твоей души?

Адейр сжал свои тонкие пальцы в кулак. Лицо его заострилось и потемнело.

Закусив губу почти до крови, шумно выдохнув, он из последних сил попытался изобразить сарказм:

– Сплю ли я с Ирлом Кином? Ты меня об этом спрашиваешь? Или – утверждаешь?