Рассекающий пенные гребни

Дверь открылась. Оська опять вжался в кресло, натянул на ноги пижаму. Седая старуха (вернее, старая дама) внесла на плечиках отутюженный пиджачок и брюки. Прямо как в ателье каком-нибудь. Другой рукой, на ладони, она держала сложенное стопкой белье – рубашка там и все остальное. И сверху – янтарный шарик с цепочкой.

– Прошу, – она протянула одежду Якову. И удалилась. Ее прямая спина выражала по адресу Оськи все, чего он заслуживал.

Яков протянул плечики и белье Оське.

– Обряжайся… чудо заморское.

– А… это?

– Что?

– Ну… – Оська боязливо посмотрел на линейку.

– В следующий раз. Когда захочется снова нюхнуть чего-нибудь, приходи. Доведем дело до конца.

Оська за нерешительной дурашливой ноткой спрятал радость и стыд:

– Ладно…

Он укрылся за спинкой кресла и начал суетливо переодеваться. Чувствовал себя так, будто его и правда отделали штурманской линейкой. С соблюдением этих… протокольных норм. Но вместе с одеждой возвращалась и некоторая уверенность. Когда в штанах – ты все-таки личность.

– А куртка?

– На вешалке. Надевай ее, обувайся, и я отвезу тебя домой… Или сперва крепкого чаю? Будет полезно.

От мысли, что надо глотать горячую жидкость, Оську опять замутило.

– Нет! Я пока… не хочу.

– Ну, смотри. Тогда одевайся, а я пойду, раскочегарю свой “Мерседес”.

– Да не надо! Я на автобусе доберусь!

– А ты хотя бы знаешь, где находишься? На улице Старых партизан.

– Ну и что? Не так уж далеко.

– Не спорь. Для собственного спокойствия я должен быть уверен, что домой ты добрался без приключений. – Яков первым пошел к двери и вдруг оглянулся.

– А что, Оскар Чалка, от отца нет в эти дни новостей?

– Давно уже ничего не было… А вы и про отца знаете!

– Друг мой! Я первый репортер газеты “Посейдон Ньюс”. Я знаю все, что касается дел в пароходствах и во всей южноморской жизни. Кстати, зовут меня Яков Сергеевич Ховрин. Или просто Ховрин. Так меня по традиции именуют все знакомые… Пошли.

Никакой у него был не “Мерседес”, а старенькая “Лада”. Но завелась она, несмотря на холод, сразу. Ховрин велел Оське сесть сзади. Выехали со двора. Горела в машине яркая лампочка. Оська увидел в переднем зеркальце продолговатые, ехидные глаза Ховрина.

– Яков Сергеевич…

– Ховрин!

– Да… Можно, Ховрин, вас попросить?

– Смотря о чем…

Опять стало стыдно до слабости, но Оська выдавил:

– Вы… пожалуйста, не говорите маме… про все, про это. Никогда, ладно?

– А что? Ей и так хватает проблем?

– Ну да…

– Конечно. Муж в другом полушарии, а тут еще сынок подался в токсикоманы.

– Я ведь сказал же, что это случайно!

– И больше – ни за что на свете?

– Ну конечно же!

– Ладно…

– Значит, не скажете? Честное слово?

– Сударь! Я даю слово лишь в самых крайних случаях. Обычно же говорю просто “да” или “нет”. В данном случае говорю “да”. В смысле “нет”. То есть не скажу…

Оська откинулся на спинку. Поверил.

– Только вот приятели твои… – Ховрин требовательно смотрел из зеркальца.

– Я им скажу, чтобы они тоже! Никогда!..

– Похвальное намерение. Надеюсь, они прислушаются. Но сейчас я не об этом. Не разболтают они про тебя?

– Они же не дураки!

– Да?

– Ну… не совсем дураки. Понимают же, что им тогда тоже влетит!

– Не дураки они, а свиньи, – вздохнул Ховрин. – Бросили тебя. А еще друзья…

– Там… только один друг был. Остальные так…

– “Один” тоже свинья…

– Он просто растерялся, – защитил Оська Эдика. – Он же все равно уже ничего не мог, когда появились вы…

– Все равно свинья.

– Нет, – тихо сказал Оська. – Он мой друг.

– Ну… тебе виднее.

Въехали на Оськину улицу, на Вторую Оборонную. У арки Оська умоляюще сказал:

– Не надо во двор. Тут я сам…

– Ладно, гуляй…

Оська выбрался из кабины. Был уже совсем темный вечер, светил недалекий фонарь. Оська постоял переминаясь. Выговорил:

– Спасибо… Ховрин…

– На здоровье. Хотя не мне спасибо надо говорить, а маме моей Анне Матвеевне. Она с тобой возилась.

– Ну… ей тоже… – И Оська незаметно поежился, вспомнив нестерпимую ванну.

– Передам. Ладно, шагай… сын капитана Чалки. Кстати, мой адрес: улица Старых Партизан, три, квартира семь. Будет нужда, приходи.

– Это… за линейкой, что ли?

– А хотя бы. Но не только. Можешь и вообще…

И уехал.

2

Мамы еще не было дома. Анка спросила:

– Ты что такой вяленый? Даже зеленый.

– Не знаю. Голова что-то кружится.

– Небось, опять с Тюриным полдня сидели за компьютером.

– Сидели…

Вот и все.

Утром в школе Эдька начал, конечно, подъезжать:

– Ну, куда он тебя увез? Что там было?

– Что было, то и было… Не бойся, никого я не назвал. Да он и не спрашивал.

– А кто это такой?

– Знакомый один, – соврал Оська. И добавил: – Журналист.

– А он твоей мамаше не настучит?

– Он не такой… А про вас он сказал, что вы свиньи.

Эдька не стал спорить:

– Мы перетрухнули… Ну, а что было делать-то? Он тебя хвать – и в машину. Мы подумали: раз увез, поможет…

Когда шли домой, Оська сумрачно сказал:

– Ты вот что. Кончай это дело навсегда. А то… я тебе морду набью.

Эдька, который в шуточной борьбе укладывал Оську одной рукой, покладисто вздохнул:

– Ладно, завяжу. Не бей мне морду.

– И остальным скажи…

– С ними сложнее. Я им не указ.

– Сдохнут ведь однажды…

Эдик Тюрин опять стал самим собой.