Рассекающий пенные гребни

– А ты носишь его с собой?

– Иногда.

Сильвер в тот раз немало порассказал о капитане Астахове (а не Остапове). О разных приключениях брига “Мальчик”. О том, как бриг ускользал от всех погонь, выходил невредимым из самых страшных бурь и помогал спастись людям, которых преследовали враги и злая судьба.

– Я, конечно, понимаю, что многое здесь от легенд. Так сказать, устное морское творчество. Но было, наверно, что-то и по правде, без того и сказки не сложились бы…

Оська оглядывался на Даниэля. Тот, конечно, знал, где быль, а где легенды. Но говорить не собирался. Пусть Ховрин решает сам, когда станет сочинять повесть о второй, о таинственной жизни Даниэля Дегара.

…А в каменной келье у камина стояли кроссовки Норика. Где он? Что с ним?

Договорились, что Ховрин и Оська еще не раз придут к Сильверу. Поговорить, послушать новые истории. Ховрин обещал показать Сильверу написанное. И сказал, что писать будет лишь о Даниэле и Астахове, а о морской коллекции Сильвера не обмолвится ни строчкой. Пока тот сам не захочет.

– А с чего бы мне этого хотеть? – проворчал Сильвер. – Чтобы сюда народ ломился с утра до вечера? Да чтобы тетушки из Морского музея канючили: “Подарите нам кого-нибудь из них…” – Он кивнул на деревянных девиц, Ланселота и стрелка.

Ховрин спросил: можно ли подняться в церковь?

Поднялись.

Пасмурный свет входил через окна-щели в бревенчатых стенах. Деревянное кружево иконостаса выступало из полумрака и как бы повисало в воздухе, словно сотканное из желтого свечения. Среди узоров темнели слабо различимые иконы.

Сильвер зажег несколько свечей.

Образ Николая Угодника был в отдельной раме – тоже из деревянных кружев. Свеча звездочкой отражалась в потускневшей позолоте оклада. Белобородый старик смотрел неулыбчиво, но без строгости. Просто устало. И будто жалел Оську, Ховрина и Сильвера. И говорил: “Не горюйте”…

Оська погладил под свитером шарик. Молиться Оську никогда не учили, и он просто подумал: “Пусть все будет хорошо, ладно?”

Потом Оська и Сильвер вышли на площадку, а Ховрин задержался в церкви еще на минуту. Наверно, с мыслями о маме…

Над бухтой и хребтами лежала сизая мгла, но кое-где она раздвинулась, и видны были пухлые белые облака. И ветер был мягкий.

– Да, теплом запахло… – Сильвер погладил неприкрытую лысину. – Глядишь и доживу еще до одной весны…

Конечно, он дожил. Все дожили. В начале апреля зацвел миндаль. В мае началось настоящее лето.

Ховрин напечатал в “Посейдоне” свое “Солнце в дыму”, а затем пошла и вторая часть – “Бриг “Мальчик”.

Оська тоже кое-что написал для газеты. Заметку про выставку детских рисунков в Морском музее и рассказик “Его зовут Энрике” – про аргентинского мальчишку, который подружился с моряками “Соловьевска”, часто прибегал к ним на судно и однажды помог раздобыть лекарства, когда заболел радист Гоша Вертовский. Про этот случай рассказывал зимой отец.

На “Соловьевске”, кстати, остались теперь только шестеро: капитан Чалка, второй штурман (которого назначили старпомом), радист, боцман и два матроса. Жилось им там голодно, приходилось подрабатывать на загородной ферме, но близились торги, и отец сообщал, что “теперь уже скоро…”

В конце марта Оська начал торговать газетой. Не только ради заработка. Просто ему это нравилось. Мама сперва не хотела его пускать, пугалась. Ей казалось, что мальчишки-газетчики – это отвратительные хулиганы и беспризорники. Но Оська сказал:

– Это смотря какую газету продавать! Для “Посейдона” нужна ин-тел-ли-генция.

Мама засмеялась и махнула рукой. У нее теперь были новые заботы, медицинские.

Анка в конце зимы влюбилась. В портового радиста Шуру Гайчика. Расцвела, пополнела и реже грозила Оське “я скажу маме”. А если грозила, Оська обещал:

– Вот наколдую, не будет у тебя счастья в личной жизни!.. Ну ладно, ладно, не буду колдовать. А то у тебя сразу нос набухает.

Даже в школу Оська ходил в бейсболке с надписью “Посейдон Ньюс”. Чтобы завистники не стащили кепку в раздевалке, Оська брал ее на уроки с собой, прятал в рюкзаке.

– Газетчик, – иногда хмыкал Тюрин среди своих дружков. – С буквы “г” начинается…

Оська плевал на это.

А потом пришел тот день, когда охранник в коричневом камуфляже, стремительный бег по лестнице, незнакомые ребята, подземелье и…

– Норик…

– Оська…

V. Ватер-штаг

1

– Я тебя сразу узнал, хоть ты и не в юнмаринке, – сказал Норик. И уши его знакомо порозовели.

Оська и Норик сидели на верху полуразрушенной башни, между зубцами. Под башней был заросший скальный уступ. За уступом – небольшой откос, под которым тянулась тропинка. По ней на рынок и от рынка спешили разноцветные тетеньки. Но они были “в другом пространстве”. А в этом – только двое: Норик и Оська.

Компания Мамлючи поняла: встретились два друга, которым надо побыть вместе. Их проводили на верх башни и оставили одних.

– Я тебя тоже узнал, неловко сказал Оська, – хотя ты нынче не совсем желтенький, а с черным кругом…

Вот ведь ерунда какая! Казалось бы, столько всего надо сказать при встрече, столько спросить, а язык мелет всякие пустяки…