Рассекающий пенные гребни

Как он узнал? Как отыскал эту загородную базу? На чем приехал в такую рань?

Едва шхуна чиркнула бортом о кранцы, Оська вылетел на пирс.

– Чип, привет! – Он уже смыл забортной водой слезы.

Норик не ответил и смотрел мимо.

– Норик… ты чего?

– Ничего… Я вчера вечером зашел к тебе, а мама твоя говорит: “Он ушел в плавание на ночь”.

– Ну… да…

– И не мог позвать меня? – полушепотом сказал Норик.

– Я… не мог. Честное слово.

– Ну… тогда хотя бы не скрывал, что идешь на яхте. Ты ведь знал про это с утра.

– Знал…

– Боялся, что буду проситься с тобой?

– Да, – вздохнул Оська. Потому что это была правда. – Ты стал бы проситься, а тебе нельзя.

– Хватит уж нянчиться с моим сердцем! – Норик метнул в Оську ощетиненный янтарный взгляд. – Я вам не инвалид!

– Не в этом дело! Дело в том… что…

– В том, что это измена, – тихо и неумолимо сказал Норик. – Говорил про сигнал: “Держаться вместе, соединенно”, а сам…

Повернулся и пошел. Локти торчали, лопатки сердито двигались под юнмаринкой, словно хотели сбросить со спины черный круг-мишень.

Он уходил, как уходят насовсем.

Этого еще не хватало!

Оська бросился следом. Мелкий гравий врезался в босые ступни – сандалии-то остались на “Согласии”. И попал под ногу торчащий из гравия булыжник…

Что ж, природа требует равновесия. За победы и радости надо чем-то платить. Оська заплатил болью в пальцах правой ноги и разбитым локтем. Сел, помотал головой. С локтя крупно закапало на гравий.

Норик уже не уходил. Обернулся, уронил руки, смотрел на Оську, округлив рот.

– Ч-черт, и платка нет… – Оська, морщась, зажал локоть.

– У меня есть, вот. Чистый…

– Спасибо, Норик…

– Дай, я замотаю… Ух как рассадил.

– Сон в руку, – вздохнул Оська. – Хотя во сне была нога. Даже обе…

Норик непонимающе молчал. Затянул узел. Потом сел на гравий рядом, проговорил – без упрека уже, а со скрытой виноватостью:

– Думаешь, мне так уж хотелось на яхту? Просто обидно… Я боялся…

– Не бойся, Норик…

– Я боялся, что ты не вернешься к середине дня. А мы с тетей Зоей после обеда уезжаем в Цемесск. И когда я вернусь, неизвестно. Вдруг больше… совсем…

Словно ощущая спиной и плечами тяжесть ночных событий, Оська сказал:

– Не поедете вы в Цемесск, Норик.

– Почему?!

– Не поедете. Не надо вам…

“Но почему?” – заметался в глазах Норика возмущенный вопрос.

“А вот потому”, – улыбчиво шевельнул губами Оська.

Возмущение у Норика метнулось опять. Пропало. Вместо него – удивление… догадка… недоверие… надежда…

– Ось…

– Да, – сказал Оська. – Да, Норик… – И стал тянуться зубами к узлу на локте, будто хотел поддернуть платок. Думаете, это легко? Тянулся, тянулся… чтобы не разреветься снова.

5

В сентябре опять забастовали учителя. И вновь был на улицах Города праздник.

Оська, Норик и Вертунчик шагали к бастиону мимо рынка, вдоль бетонной решетки. Главная торговля шла на рыночной площади, но и здесь, снаружи, было немало продавцов. Вертунчик уже несколько раз приценивался к безделушкам из мелких раковин, к брошкам и подвескам из камушков. Просто так. В карманах желто-красной юнмаринки Вертунчика не было, конечно, ни грошика.

– Барахольщик ты, Вертун, с тобой не соскучишься, – сказал Оська.

– Ага, – сказал Вертунчик.

– Сережку-то зачем прицепил? – спросил Норик. – Не девочка же…

– Пацаны тоже носят, сколько угодно… – Вертунчик потрогал у мочки уха спиральку из желтой проволоки. – А Бориска и Вовчик говорят, что в ней повышенная энергетика.

– На тебе и без того вон сколько энергетики бренчит, – заметил Норик. Сережка – уже сплошное излишество.

– Не-а!

Вот и поговори с ним.

Для Норика последнее украшение Вертунчика было новостью. Потому что Норик неделю пролежал в больнице на обследовании. Кардиограммы там всякие, анализы… Только сегодня выписали.

– Говорят, в ближайшее время не помру, – сообщил он.

Оська плюнул через левое плечо. Мысленно…

У бетонной решетки сидели старики и бабки, торговали самодельными щетками, клетками для птиц, морскими губками и сушеными крабами.

– Может, и Сильвер где-то здесь, – вспомнил Оська. – Он теперь начал резать из вишневого корня курительные трубки со всякими фигурками. На продажу. Жить-то надо, пенсия – кот наплакал…

– Открыл бы музей для всех, продавал бы билеты, вот и жил бы как миллионер, – легкомысленно заявил Вертунчик.

– Думаешь, так легко? – умудренно вздохнул Норик. – Бюрократы заедят. Музей-то надо регистрировать, налоги платить, всяким чиновникам взятки давать…

О бюрократах Норик знал не понаслышке. Они с мамой этим летом хлебнули всякого: жилье, прописка и все такое прочее. Мама Норика не хотела менять гражданство, а без этого нигде не брали на работу. Еле устроилась в портовую библиотеку. Ну да ладно, по сравнению с прошлым заботы эти были не страшные.

Оськин отец тоже с трудом нашел работу. Стал капитаном буксира “Сотник”. Не хотелось ему, моряку дальнего плавания, в портофлот, да что поделаешь, не сидеть же до бесконечности в резерве. Зато мама была довольна: папа почти каждый вечер дома.

Анка сперва стеснялась отца. Не раз она заводила разговор, что надо ей искать отдельное жилье. Сколько можно стеснять семейство Василия Юрьевича Чалки!