Рассекающий поле

А на автовокзале, где я под навесом дожидался автобуса, на меня нагадил голубь. На светлых джинсах в районе бедра стекла гигантская капля жидкого дерьма. Я выругался – а самому смешно: вот уж к чему не готовился. Как, право, слаб и уязвим человек. Соседи по остановке отворачивались, чтобы не показать своего смеха. Я пошел и нашел на вокзале какую-то ржавую раковину, пытался смыть добро, вымочил штанину напрочь. Хорошо, подумал, встречает родина. И тут же: а ты чего хотел? – забытая все-таки и брошенная. Да, вот так, между делом, я решил заглянуть в мир, из которого вышли мои родители, где родился и рос первые годы я сам, где не был с конца восьмидесятых, когда меня еще отправляли сюда к бабушке на лето. В автобус я садился с тяжелой душой – но больше от навеянных голубем предчувствий, чем от глубоких переживаний.

VIII. Новые люди

Все бытовое опрокинуто и разрушено. Осталась одна небытовая, неприложенная сила голой, до нитки обобранной душевности.

Б. Л. Пастернак. «Доктор Живаго»

1

После возвращения из этой поездки я два дня курил на балконе. На вокзале в Ростове милиционер проверил мои документы – получилось символично. Последние пять рублей я потратил на автобус до пустого в это время года общежития. В городе стояла жара под сорок – это та температура, при которой свою жажду жизни проявлять не хочется. Антон и Никита уехали до конца лета.

Я путешествовал десять дней. Мне казалось, что вот этот момент, когда что-то важное пройдено, но еще неясно, что именно, должен быть как-то пережит. Я даже ожидал, что, слушая, как завывает ветер в перилах девятого этажа, обязательно что-то пойму, что в голове само отольется какое-то финальное обобщение. Но в голове было пусто, я чувствовал усталость, усталость и отчуждение. Привычный мир с кастрюлями на дощатом полу, сбитыми своими руками книжными полками, тумбами с ободранным шпоном, мир, который долго уже не замечался, сейчас опять вылез на первый план, стал вызывать эмоции. Ну какие эмоции он, бедный, мог вызывать?

Через день пошел на склад табачной фабрики наниматься на суточные работы по разгрузке фур. Попал в команду. В этой работе свои секреты. Не каждый приходящий сюда знает, что главной задачей здесь будет дотянуть до конца рабочего дня. Дело в том, что ни в семь утра, ни в три дня, ни в восемь вечера никто не знает, сколько он продлится. А принцип простой. Бригадир утром собирает команду из десяти человек. За каждый объект расплачиваются с бригадиром. Сумм никто не знает. Если в пять или в семь вечера кто-то из команды скажет, что он больше не может, бригадир заплатит ему минимум – рублей сто. Те, кто дойдет до конца – даже если работа закончилась через полчаса после того, как сдался товарищ, – получат в два-три раза больше. И получат тем больше, чем больше человек из команды не выдержат. Тому, кто приходит впервые, кажется, что дотянуть до конца нетрудно: грузы, как правило, нетяжелые – коробки. Но очень высока скорость работы человеческой цепи. И если будешь эту коробку неправильно принимать, через пару часов руки сведет даже у вполне мускулистого молодого человека. На скорости все имеет значение – с какой амплитудой поворачиваешься, под каким углом сгибаешь руки, когда принимаешь груз, как дышишь, можешь ли не задумываться. В тот день закончили в одиннадцать вечера, на руки я получил около трехсот пятидесяти рублей – до финиша дошли семеро. Шел, переставляя свинцовые ноги. Казалось, что земля-магнит притягивает железные ступни. Шел и думал: как же твердо я стою на земле. С новым знакомым из бригады, с которым было по пути, купили по бутылке самого дешевого пива и выпили, сидя на гнутой трубе, оставшейся от декоративного заборчика у газона. Даже не могу вспомнить, каким этот заборчик должен был быть. От нескольких прохладных глотков я стал счастлив. Ничего вкуснее я никогда не пил.

В принципе так можно жить. Я так могу. Я способен это выдержать. Я способен искренне радоваться бутылке пива вечером. Но все дело в том, что именно ты хочешь в себе пестовать. Я хотел пестовать другое.

На следующий день уехал в Волгодонск. Рассказал маме о поездке. Сильно, сказал, хотел посмотреть город на Неве. И действительно, добавил, очень красиво. Сын стоял перед нею, и беспокоиться уже было не о чем. Проводили время с Павликом, он увлекся компьютерами, учил меня работать с текстовым редактором, брали фильмы в прокате и смотрели по вечерам. Поймал себя на том, что появилось гнетущее ощущение от этой когда-то привычной непринадлежности себе. Но городок, пропитанный моими эмоциями, не отпускал. Он окутывал меня чадом страстей, которые возвращались, вновь завладевали мной. А я не хотел их. Эта жизнь больше не была моей. Мне некому было это сказать, да и незачем.