Рассекреченные страницы истории Второй мировой войны

«А как вы думаете, — ответил он. — Ведь Сталин был живой человек, и на какое-то время неожиданные события его буквально потрясли и ошеломили. Он в самом деле не верил, что война так близка»[96].

Приведем еще одно небольшое свидетельство. Вот что вспоминал бывший управляющий делами Совнаркома СССР военных лет Я. Е. Чадаев:. «Утром 22 июня 1941 г. я мельком видел Сталина в коридоре. Он прибыл на работу после кратковременного сна. Вид у него был усталый, утомленный… Его рябое лицо осунулось. В нем явно проглядывалось подавленное настроение от сознания постигшей неудачи»[97].

Подобную характеристику общего состояния Сталина в первый день войны довелось услышать также от маршалов С. К. Тимошенко, Г. К. Жукова и даже от Л. М. Кагановича, правда добавившего, что «растерянность у Сталина быстро прошла…»[98].

Основания для сильного потрясения у Сталина, конечно, были, и были немалые. Он в целом достаточно хорошо знал о степени боеготовности наших войск и, видимо, неплохо представлял себе, к каким трагическим последствиям приведет страну внезапность вражеского нападения.

Вооруженные силы страны с 23 июня 1941 г. возглавила Ставка Главного командования под председательством наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Однако в условиях режима личной власти Сталина Тимошенко фактически ничего не мог решать без санкции вождя. С 10 июля председателем Ставки, переименованной в Ставку Верховного Главнокомандования, стал Сталин. Придя в себя после некоторой растерянности и апатии, Сталин занял также пост председателя Государственного Комитета Обороны — нового чрезвычайного органа военного времени, а вскоре и должность наркома обороны.

«В начале войны со Сталиным было очень и очень трудно работать, — вспоминал маршал Г. К. Жуков. — Он прежде всего тогда плохо разбирался в способах, методике и формах ведения современной войны, тем более с таким опытным и сильным врагом…» По словам Жукова, Сталин «командовал всем, он дирижировал, его слово было окончательным и обжалованию не подлежало».

Об этом свидетельствовал и другой советский полководец — маршал А. М. Василевский. «На первых порах войны, — говорил о Сталине Василевский, — он явно переоценивал свои силы и знания в руководстве войной, основные вопросы крайне сложной фронтовой обстановки пытался решать единолично, что нередко приводило к еще большему осложнению обстановки и тяжелым потерям…»

Конечно, очень трудно определить границы между тем, что Сталин удачно делал ради общих интересов защиты Советской страны и тем, что диктовалось его упрямством, непомерными амбициями и жаждой не только сохранения, но и дальнейшего расширения и укрепления своей и без того необъятной власти. Ему и в те первые, чрезвычайно тяжелые, дни и месяцы войны повсюду мерещились заговорщики, трусы, предатели, «пятая колонна», и он жестоко расправлялся, как правило, с мнимыми «врагами народа», находя их в первую очередь среди военных.

И все же, несмотря на жестокие поражения и крупные неудачи Красной Армии в летних сражениях сорок первого года, противнику не удалось тогда добиться конечной цели блицкрига… Более того, благодаря все возраставшему сопротивлению советских войск, крепнущему отпору, агрессор так и не смог в соответствии с планом захватить ряд жизненно важных центров СССР, включая Ленинград. А в разгоревшемся Смоленском сражении он оказался вынужденным топтаться на месте ровно столько времени, сколько отводилось на весь «Восточный поход». 30 июля — впервые с начала Второй мировой войны — Гитлер был вынужден отдать приказ войскам перейти к обороне на главном стратегическом направлении. Тем самым операция «Барбаросса» дала первую серьезную трещину.

Глава 5. Об участии Финляндии в составе фашистского блока в войне против Советского Союза 1941–1944 гг.

(Проблема и ее изучение в СССР и современной России)