Рассекречено внешней разведкой

вступлением. Это был своего рода нонсенс в национал-социалистском движении и в какой-то степени вызов. Политический отдел партии терпел это почти год, но потом стали возникать проблемы. И Гитлер, проявив принципиальность, попросил Стеннеса «легализовать свое положение в НСДАП». В декабре 1927 года Вальтер Стеннес официально оформил свои отношения с партией.

«Почему я это сделал? У меня не было выбора, — вспоминал он потом. — Люди из окопов 14 тГ0 года хранили верность мне и таким, как я. Но Гитлеру между тем удалось завоевать молодежь. Для нее только он что-либо значил».

Я не хочу делать из Стеннеса ангела. Даже падшего ангела — свалился, мол, в навозную жижу да и крылья распластал. Ангелы не летают там, где копошатся мухи. Конечно, его штурмовики были обязаны маршировать под песни, тексты которых публиковались в геббельсовской газете «Ангрифф» («Атака»), С ее страниц в репертуар берлинских «коричневых рубашек» в 1928 году, к примеру, перекочевала песня о «штурмовых колоннах», готовых к «расовой борьбе». Но примечательно, что в том же году Геббельс публично бросил Стеннесу упрек в том, что он и ему подобные не умеют ненавидеть и срывать маски с евреев. Показателен один эпизод. В 1929 году в Нюрнберге со свойственным только нацистам размахом проходил очередной съезд НСДАП. К этому времени «под ружьем» у Стеннеса находилось уже пять тысяч штурмовиков, готовых принять участие в параде. Перед его началом к Вальтеру подошел петушиной походкой Юлиус Штрайхер, патологический антисемит (как один из главных нацистских преступников он по приговору Международного трибунала закончит свою жизнь в петле — здесь же, в Нюрнберге). Штрайхер заявил:

— В силу моих полномочий гауляйтера (партийного фюрера. — С. М.) Нюрнберга, отряды СА торжественным маршем поведу я.

— Ни в коем случае, — ответил Стеннес. — Вы гражданское лицо, и вам это не положено.

О разгоревшейся дискуссии доложили Гитлеру. Он принял сторону Стеннеса. Это не успокоило Штрайхера, и он продолжал что-то недовольно бубнить себе под нос. Стеннес не выдержал:

— Вы не только гражданское лицо — вы кусок дерьма. Вы преследуете евреев, многие из которых сражались в войну лучше, чем вы. Да я даже в перчатках к вам не прикоснулся бы.

Нет, Стеннес был, конечно, не ангелом, но и не мухой, от которой легко отмахнуться и которую легко прихлопнуть. Это вскоре поняли и другие представители нацистской верхушки. Любопытны характеристики, которые давал им позже Стеннес:

«Геринг тогда был еще не столь влиятелен. Во время гитлеровского путча его авторитет значительно пострадал. Незадолго до нашего знакомства он вернулся из-за границы. Позже он проявил себя как мой хороший друг. Но в ту пору мы все время спорили на одну и ту же тему: о непогрешимости фюрера. По мнению Геринга, Гитлер не делал ошибок. Я в этом не был убежден.

Гесс был того же мнения, что и Геринг. Мы называли его «Парсифалем», «преданным дураком». После того как я порвал с Гитлером и начал борьбу против него, люди говорили мне: «Дурак — это вы, а не Гесс». Но сейчас эти люди мертвы (повешены либо застрелены), в лучшем случае приговорены к пожизненному заключению. В то время как я, хотя и потрепан, но все еще жив и счастлив. Конечно, Гесс не был дураком, но в голове у него всегда сидело одно и то же.

Чаще всего я имел дело с Геббельсом, и это было трудно. Он, без сомнения, был самым интеллигентным из всех нас, но он был неконструктивен. Он постоянно выступал с подстрекательскими речами, от которых мои люди были готовы немедленно лезть на баррикады. Я вынужден был ему сказать:

— Послушайте, вы сумасшедший. Вы даже не умеете стрелять. Как же вы собираетесь идти на баррикады и делать революцию?

Но когда он приходил к нам домой в гости, то оказывался, пожалуй, единственным, кто умел расшевелить компанию. Он был блестящим музыкантом и великолепным рассказчиком. У него были самые выразительные глаза и руки из тех, что я когда-либо видел. Если он хотел, то мог быть действительно очень приятным человеком».

Интриганство в нацистской верхушке, постоянная возня вокруг места поближе к Гитлеру — разумеется, от всего этого Стеннес был далек. Но главной проблемой становился сам Гитлер. Прозревая, Вальтер все больше понимал, какими опасными иллюзиями тот одержим. Об этом свидетельствуют сохранившиеся обрывки воспоминаний Стеннеса:

«Я должен быть честным. Я противопоставил себя Гитлеру не из-за его жестокости. & оказался в открытой оппозиции к нему в 1930 году — более чем за два года до создания первых концлагерей. Отторжение возникло на основе многочисленных бесед с ним, моих знаний о так называемом руководящем корпусе и понимания того, что от этого движения и его представителей нельзя ожидать ничего хорошего».