Расщелина

Обе женщины подсели к своим, как обычно. Все смотрели на них, смотрели и слизни-старухи. В глазах старух застыла холодная враждебность.

Ночь они провели в одной из пустых пещер, направились в нее, не сговариваясь. Соплеменницы не желали их видеть, да и сами подруги не слишком стремились смешаться с массой. Много уже было пустых пещер на берегу. Их потенциальные обитатели жили в камышовых хижинах долины. Пещера эта, крайняя в ряду, открывала полный обзор входов в другие пещеры. Здесь легче было бы защищаться. Тяжкая вынужденная мысль.

В пещере две женщины, обе беременные, и новое дитя Мэйры, небывалый еще ребенок, едва не унесенный волной.

Когда беременность их стала заметной, обе пошли к старухам и рассказали, что в них растут новые дети, которые, когда родятся, будут полумонстрами, как и ребенок Мэйры. Глаза старух глядели на них с отвращением, с уст их не слетело ни единого слова.

Далее произошло нечто неожиданное и сумбурное. Две молодые щелянки одновременно родили двух монстров. На скалах у моря. Старые Они велели сбросить новорожденных в море, но тут появились Астра и Мэйра, и лишь только перерезали пуповины, отделили детей от визжащих в ужасе и отвращении матерей, как Мэйра, держа в одной руке своего полумонстра, подхватила другой новорожденного монстрика. И Астра тоже схватила ребенка, и обе быстро-быстро зашагали — напоминаем, что к бегу они не привыкли, — к скале Убиения. С горы тут же снялись два орла. Молодые столпились поближе, посмотреть, как орлы унесут новорожденных монстров.

Астра и Мэйра, пренебрегая опасностью, подошли к краю скалы и начали рассказ о взрослых монстрах, живущих в долине по ту сторону горы. Они такие же, как и мы, сказали Мэйра с Астрой, медленно произнося слова, потому что им самим трудно было усвоить новые идеи и понятия. Они тоже люди, только впереди у них висит это… известно что, и этим они могут делать новых детей. Вот для чего эти трубки. Так сказала Мэйра, и так сказала Астра, стоя на краю скалы, храбро глядя во враждебные лица, не ежась под угрожающими взглядами.

После этого обе уселись у входа в свою просторную пещеру с полом, засыпанным толстым слоем чистого песка, и стенами, сверкавшими кварцевыми блестками. Во время заката пещера освещалась солнцем. Как и все другие, она выходила на запад. Запад… слово и понятие, неизвестные тем людям, неизвестные еще тысячи лет… да, еще долгие тысячи лет.

Подруги сидели там, не заходя в пещеру, чтобы следить за происходившим внизу, на берегу, на их берегу. Они боялись того, что происходило на их берегу. Обе они, ныне беременные, и ребенок, новый ребенок, оставались на виду, каждый мог поднять голову и их увидеть. И каждый из брошенных на них взглядов — враждебный. Там, внизу, их племя, такие же, как они сами. И лень им было постоянно следить за Мэйрой и Астрой. Их лень защищала Мэйру и Астру. Там, внизу, не только их племя, но их сестры.

Могут быть сестры и без братьев, хотя слово «сестры» уже подразумевает свою противоположность.

Там внизу — сонное, ленивое царство. Народ валяется в волнах, зевает, плавает, вылезает обратно на скалы.

Над племенем Расщелины — вход в пещеру, возле которой сидят их непутевые сестры Астра и Мэйра, нянчат младенца. Нового. Возни с ним больше, чем с любым другим. Не было раньше таких крикливых, беспокойных. Подруги попытались утихомирить ребенка, чтобы не привлекать внимания сестер снизу, но он все равно орал, раздражая ленивые нервы, не привыкшие к раздражителям. Почему оно кричало так много и громко, это новое дитя, первый представитель грядущей человеческой расы, нашей расы (хотя две женщины, сидевшие у входа в пещеру, не подозревали об этой новизне, о необычности своего Нового Ребенка)?

Что это за новая расщелинка, принявшая в себя суть монстров? Дети кричат, когда голодны, когда хотят окунуться в волны, может быть, поплавать немножко — ведь плавать они умели, еще не научившись ходить. Дети плачут лишь изредка. А этот плачет или даже орет, как будто его маленькое сердечко разрывается. Совершенно иной тип ребенка, с позволения сказать, новая личность, как будто осознающая необычность своей сути. В вопле ее как будто скорбь, но скорбь — не то, ради чего жили расщелины. Не было в них любви друг к другу в ее интенсивности и исключительности, они не говорили: «Хочу ее, и никакую другую», они не жаждали такого услышать о себе.

Без жажды «ее и никакой другой», без исключительности этой Другой, не могли возникнуть скорбь и печаль такого накала.

Ребенок плакал отчаянно и обреченно, прося о чем-то, и внушал своим плачем обеим женщинам новое, неведомое ранее чувство.

Мысли, понятия, эмоции, слова, с которыми мы, человеческая раса, свыклись, которые мы в разной степени понимаем, забрезжили в сознании этих двух созданий Расщелины и лишили их спокойствия.