Расщепление

Так и есть, один из этих мерзопакостных автомобилей, на полной скорости, лучше на всякий случай не пересекать главную дорогу, пока эта адская машина не проедет. Пережидая опасность перед магазином под хлопанье тросов по флагштокам (постепенно тонущее, пока совсем не потеряется, в реве мотора), ты делаешь выдох и разглядываешь землю под ногами (первые березовые листья, редкие и желтые, уже пристали к ночному влажному асфальту, будто клейкие памятки, напоминание о грядущих холодах), чтобы не смотреть на раздражающий неоновый свет, но удержаться не получается, эта люминесцентная лампа в окне магазина непрерывно мерцает и вспыхивает, на первый взгляд бессистемно, но все-таки с некоторой, так сказать, странной, труднопрогнозируемой тенденцией к ритмичности; окно темное, потом освещается, ненадолго темнеет, освещается, темнеет надолго, освещается, ненадолго, надолго, темнеет совсем ненадолго, так что почти незаметно, между двумя вспышками, темнеет.

чтобы много позже снова вынырнуть с другой стороны. А еще оттуда, свысока, ему виден был сам переход от города к загороду, чем дальше от городского центра, тем больше зеленых участков и меньше зданий, тем сильнее кондоминиумы и частные дома прореживают блочную тесноту, а скученная застройка (любых типов) постепенно сменяется уединенными хозяйствами в окружении просторных полей и озер, к северо-западу же простираются лесистые склоны и холмы, которые, громоздясь друг за другом, перерастают в горные вершины и обрывы, из-за дымки и расстояния теряющиеся вдалеке.

По-царски. Как царь. С этой высоты. Ведь созерцая (думает он, лежа в темноте, или полутьме, или тени и потея) город внизу, под собой, ты как бы покоряешь его, царишь над ним, ты владыка, весь город тебе подвластен, это начальная сцена кинофильма, в которой ты, явившись из глубинки, из самой что ни на есть дремучей деревни, если угодно, из хлева и свинарника, если угодно, едва приблизился к городской черте и с высокого холма видишь раскинувшийся внизу, у твоих ног, город, все великолепие мира ждет тебя, ты найдешь свое счастье где-нибудь в многообещающем мерцании банков, отелей, магазинов одежды, ресторанов, рекламных агентств, страховых компаний, супермаркетов, автосалонов, пароходств, нефтяных компаний, театров, полицейских участков, шоколадных фабрик, издательских домов, похоронных бюро, авиакомпаний, спортивных комплексов, киностудий, туристических агентств, студий звукозаписи, предприятий по производству компьютеров, фирм-экспортеров и фирм-импортеров, школ танцев и очистных сооружений, в том или ином месте, может, вон там, на одном из бесчисленных этажей одного из небоскребов (кажущихся пока что лишь темными башнями на фоне поблескивающей морской глади), там-то ты и найдешь свое счастье, не говоря уже обо всех интересных людях, которые тебе повстречаются, не говоря уже о том, что однажды где-то там, в городской фата-моргане, эльдорадо, Клондайке и суриа-муриа,[10] ты встретишь избранницу своего сердца. Взглянув под ноги, он увидел на земле комок мягкого мороженого, растаявший и расплющенный велосипедом, кремово-белые отпечатки тянутся прочь с равными промежутками, по одному следу на каждый полный оборот колеса (причем в каждом пятне четко отпечатались полоски шины, а масса мороженого под давлением жесткой, наполненной воздухом резины выступила по обе стороны небольшими валиками, примерно с такой же динамикой, которая наблюдается при попытке откусить, не снимая глазированной «крышечки», от целого куска торта «Наполеон»),[11] пятна мороженого, которые замеряют окружность колеса и, становясь с каждым разом все мельче, истончаясь и бледнея, мало-помалу превращаются в серовато-белесые тени и, наконец, исчезают.