Расшифрованная «Белая Гвардия». Тайны Булгакова

Пока весь день гетмана был занят только приемом частных лиц и чиновников с докладами. Скоропадский очень любил говорить. Эту его слабость осмеивали министры, выходя от него после докладов. Но и министры говорили не меньше; они бесконечно затягивали свои заседания, уклоняясь от прений по существу.

Насколько мне было известно, прекрасно осведомленные немцы вели себя весьма корректно, поощряя творческую инициативу, откуда бы она ни исходила, они постоянно настойчиво напоминали правительству и гетману о необходимости принятия тех или иных разумных мер. Но едва ли десятая часть этих указаний выполнялась. И если дело было исключительной важности, они принуждены были проводить его сами, конечно, проводя его иногда не так гладко, как сделали бы это русские руки, к чему правительство относилось совершенно равнодушно – как к совершившемуся факту. Среди чинов правительства создавалась даже какая-то уверенность, что все равно немцы сделают, и сделают лучше…

Большинство чиновников лгали гетману, притворяясь, что все обстоит блестяще, а в печать проходили только сообщения об официальных завтраках и обедах. Просматривая их подряд, можно было составить себе не слишком лестное представление о работоспособности диктатора и гетмана. Немцы, как передавали, тоже начали разочаровываться в государственных способностях милого и обаятельного «Павло» и с нетерпением ожидали приезда его жены Александры Петровны, очевидно думая, что с приездом ее создастся более творческая, а не декоративная атмосфера».

Разумеется, с приездом супруги гетмана положение нисколько не улучшилось. Маляревский очень точно охарактеризовал причину неудач гетмана на ниве государственного строительства: «Смелый и решительный на фронте, П.П. Скоропадский трусил перед своим письменным столом, как неопытный администратор, не умевший никогда разобраться в истине без кавычек. Принимая одно, преподнесенное ему в готовом виде решение, он менял его через полчаса на другое, также подготовленное какими-то случайными подсказчиками».

Пишет мемуарист и о ненависти крестьян к гетману, порождаемой его поддержкой помещиков: «Когда я приехал в Киев, репутация гетмана была уже сильно подмочена среди значительной части крестьян историей с карательной экспедицией, которая была послана по деревням, принимавшим участие в разгромах помещичьих усадеб.

Был случай, когда помещик требовал с крестьян 30 000 карбованцев за вырубленную ими лозу, которая с тех пор уже успела вновь отрасти, а та, что была вырублена, стоила не больше двух-трех тысяч по самой высокой оценке. Карательная экспедиция была приостановлена, но результат ее в виде недоброжелательства продолжал существовать, и на этой почве очень удачно велась антигетманская пропаганда».

Маляревский столь же скептически, как и Булгаков, оценивал общество, собравшееся в Киеве при Скоропадском: «Киев, с его полуинтеллигентным обществом, был не совсем удачным пунктом для формирования нового здорового государственного начала. Давать такое определение Киевскому обществу, мне кажется, не слишком опрометчиво. Не говоря уже об общей политической безграмотности, большинство киевлян жило театрами, концертами, посещениями друг друга и кафе. Базар и рыночные слухи полагались в основу общественного мнения, создаваемого на текущий день, газеты несколько сглаживали слухи раннего утра, принесенные прислугой, но за день телефон и встреча с знакомыми перевертывали снова вверх дном все, что было рассудительного в этом «общественном мнении»…

«Гетман» мог означать диктатора, президента и владетельного князька, на самом же деле это был рядовой кавалерийский генерал царской службы – вывеска, которую можно было размалевать желательными большинству красками, моток картона, на который наматывали нити правопорядка»…

Как признавал Маляревский, после падения императора Вильгельма и начала петлюровского восстания «в серьезный контакт с Антантой я не верил, а сформировать в несколько дней серьезные военные части не было никакой возможности. И неохота, с которой шли в добровольцы, несмотря на подъем среди русской части общества, подсказывала, что неудача неминуема.

Мне пришлось передавать в печать телеграммы и радиотелеграммы, которые я получил из первых рук; в них сообщалось: о высадке французов, их продвижении к Фастову о сочувствии их и поддержке киевских добровольческих частей. Как впоследствии оказалось, эти телеграммы были сфабрикованы штабом Петлюры, перехватывавшим радио и телеграммы, посылаемые гетманом и отвечавшим на них». Эти оптимистические телеграммы дезориентировали героев «Белой гвардии», а потом вызвали их ненависть.