Расшифрованная Илиада

Искусственное внедрение поединка в текст «Илиады» видно и по вооружению Париса. Перед вызовом Менелая на битву Парис вооружен: «С кожею парда на раме, с луком кривым за плечами и с мечом при бедре, а в руках два копья (!) медножалых» (III, 17-18), Менелай тоже: «Быстро Атрид с колесницы с оружием прянул на землю» (III, 29). Однако после клятв оба вооружаются вторично, хотя не было сказано, что они складывали с себя оружие. Теперь Парис одолжил доспех у своего брата Ли-каона (видимо, своего доспеха он как лучник не имел). Надел шлем, наложил на ноги поножи, опоясался мечом, захватил щит и взял в руку тяжкое копье (теперь уж одно!). Вооружался и Менелай (III, 328-329): для поединка требовалось равное вооружение.

В поединке они выпустили по копью каждый, а затем Менелай изломал свой меч о шлем Париса. И тогда он сорвал с Париса шлем и замахнулся копьем — тут оказывается, что у Менелая было второе копье. Откуда? По условиям поединка, взяться ему неоткуда.

Объяснить эти смены оружия можно только вторжением текста в контекст. Готовый поединок, включенный извне в поэму, начинался, естественно, с вооружения героев и обрывался на неудаче Менелая, потерявшего свое оружие, но так и не добившегося победы. А в «Илиаде» поединку предшествовало предварительное столкновение героев, завершившееся вызовом. Герои этой ситуации были уже вооруженными! Так получилось двойное вооружение героев.

Особенно интересен характер вооружения на разных этапах. В поединке (и, следовательно, в той песни, откуда он взят в «Илиаду») изображен комплекс тяжелого вооружения — это ранний комплекс (комплекс А, по К. Хекману), впоследствии восстановленный гоплитами. А в том обрамлении, которым поединок был включен, вписан в «Илиаду», действует другое вооружение (комплекс В) — без доспехов и с парой копий-дротиков вместо одного тяжелого копья (см. Höckmann 1980: 302, 315-319). Вот откуда второе копье у Менелая в конце поединка. Таким образом, обрамление поединка моложе его ядра, вошедшего в поэму готовым или почти готовым.

6. Чрезмерное прощание. По контексту «Илиады», второму поединку, то есть VII песни, где Гектора ждет опасное единоборство с великим Аяксом, предшествует свидание Гектора с супругой, Андромахой. На этом свидании происходит их трогательное прощание. Это прощание всегда привлекало поэтов и литературоведов как образец высокой художественности. Но аналитики давно и единодушно отмечают, что, несмотря на логичное, казалось бы, место в фабуле, это прощание Гектора с родными, в том числе и с Андромахой, совершенно не согласуется с предшествующими песнями, особенно с III. Еще более оно противоречит последующим песням, особенно VII (Niese 1882: 78-80, 124-125; Bethe 1909).

С предшествующими эпизодами сцена прощания не вяжется в обрисовке Париса: он тут не изнеженный баловень и не трус, а герой, от которого зависит спасение троянцев на поле боя. Но, подобно Ахиллу, герой этот воздерживается от битвы — то ли из-за гнева на троянцев, готовых выдать Елену, то ли из-за грустной обиды на них (VI, 335-336). Елена не стыдит его, как в III песни, а ласково ободряет. Это вполне соответствует древнему образу того Александра, который совершил два славных подвига: увел самую красивую женщину в мире (по представлениям раннего эпоса, на это способен только великий герой) и, выступив мстителем за брата, убил Ахилла.

А в последующем развитии событий утеряна логическая связь. Андромаха, прощаясь с Гектором, предвидит: «...скоро тебя аргивяне, вместе напавши, убьют!» (VI, 409-410) — это подходит к общему сражению, и Андромаха даже дает мужу сугубо военную подсказку:

Воинство наше поставь у смоковницы: там наипаче

Город приступен врагам и восход на твердыню удобен...

(VI, 433-434)

При чем тут «воинство» и «вместе напавши»! Ведь Гектору предстоит поединок! Тут что-то не так.

Плохо реализуются и роковые предчувствия Андромахи и Гектора. «Буду вдовой я, несчастная!» — ужасается она (VI, 409). «Но да погибну и буду засыпан я перстью земною прежде, чем плен твой увижу... — отвечает он. — Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный муж» (VI, 464—465, 488-489). По художественной логике, эти предчувствия требуют близкой смерти Гектора, и уж, во всяком случае, свидание должно быть последним (Croiset 1887: 132-133; Ludwig 1899: 16; Zuyda-vijn 1978 и др.).

Ими заживо Гектор был в своем доме оплакан.

Нет, они помыпляли, ему из погибельной брани

В дом не прийти, не избегнуть от рук и свирепства ахеян

(VI, 500-502).

Простившись с женой и сыном, предчувствующий смерть и заживо оплаканный, Гектор не должен вернуться с поля боя. Весь трагизм этой сцены теряется от благополучного возвращения Гектора домой в VII песни (307-310). Шиллер чувствовал это противоречие и в стихотворении «Прощание Гектора» сделал свидание предсмертным.