Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.

6 января 1870 года Катков в передовой заявил, что к Бакунину перешел «скипетр русской революционной партии» от издателей «Колокола», о которых «уже не говорят». Он процитировал «Альгемайне Цайтунг», писавшую о Бакунине как об «основателе и руководителе этого заговора», т. е. студенческих беспорядков, имевших целью «уничтожение всякого государственного начала, отвержение всякой личной собственности и воцарение коммунизма». Катков подробно изложил содержание прокламации Бакунина «Несколько слов к молодым братьям в России», проникнутой «все-разрушительным духом». «Уничтожение всякого государства: вот чего хочет наша революция», — сделал вывод редактор «Московских ведомостей», поскольку, по Бакунину, «всякое государство, как бы либеральны и демократичны ни были его формы, ложится подавляющим камнем на жизнь народа». Катков также упомянул, что «Бакунин выставлял в образец для своей молодой братьи» Стеньку Разина.

В той же статье Катков задавал риторический вопрос: «Кто же этот Бакунин? В молодости это был человек не без некоторого блеска, способный озадачивать людей слабых и нервных, смущать незрелых и выталкивать из колеи. Но в сущности это была натура сухая и черствая, ум пустой и бесплодно возбужденный. Он хватался за многое, но ничем не овладевал, ни к чему не чувствовал призвания, ни в чем не принимал действительного участия. В нем не было ничего искреннего; все интересы, которыми он по-видимому кипятился, были явлениями без сущности…»

В августе 1870 года вместо Петра Верховенского на роль главного героя вышел совсем другой персонаж, получивший имя Николай Всеволодович Ставрогин, и главным его прототипом, как впервые убедительно доказал Л. П. Гроссман, послужил видный анархист и один из лидеров международного революционного движения Михаил Александрович Бакунин. Как отмечал А. Л. Бем в статье «Эволюция образа Ставрогина», «Достоевскому в этот период его творчества не давался замысел преодоления греховности. В его герое, вопреки желанию автора, греховность пускает такие глубокие корни, что путь спасения оказывается тщетным».

В июне 1870 года Достоевский сделал наброски диалогов Ставрогина (Князя) с Шатовым и Тихоном. Князь выдвигает концепцию русского народа — «богоносца», призванного нравственно обновить больное европейское человечество. Эта идея изложена уже в «Фантастических страницах», из которых выросли такие главы второй части романа, как «Ночь» и «Ночь, продолжение», где впервые раскрывается духовный мир Ставрогина с его одинаковым тяготением к вере и безверию, к добру и злу.

В наброске, озаглавленном «Фантастическая страница (Для 2-й и 3-й части)» и помеченном 23 июня 1870 г., дана следующая характеристика Князя, как бы предваряющая и поясняющая его дальнейшие религиозно-философские диалоги с Шатовым: «Князь ищет подвига, дела действительного, заявления русской силы о себе миру. Идея его — православие настоящее, деятельное (ибо кто нынче верует). Нравственная сила прежде экономической. (NB. Не верит в Бога и имеет в уме подвиг у Тихона.) ВООБЩЕ ИМЕТЬ В ВИДУ, что Князь обворожителен, как демон, и ужасные страсти борются с подвигом. При этом неверие и мука — от веры. Подвиг осиливает, вера берет верх, но и бесы веруют и трепещут. „Поздно“, — говорит Князь и бежит в Ури, а потом повесился».

«ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ КНЯЗЯ, КОТОРОЮ БЫЛ ПОРАЖЕН ШАТОВ И ВПОЛНЕ СТРАСТНО УСВОИЛ ЕЕ, — СЛЕДУЮЩАЯ: ДЕЛО НЕ В ПРОМЫШЛЕННОСТИ, А В НРАВСТВЕННОСТИ, не в экономическом, а в нравственном возрождении России». «Нравственность и вера одно…». Православие, сохранившее христианство в его чистом, неискаженном виде, «заключает в себе разрешение всех вопросов, нравственных и социальных» («Если б представить, что все Христы, то мог ли быть пауперизм?»). Итак, «главная сущность вопроса: христианство спасет мир и одно только может спасти… Далее: христианство только в России есть, в форме православия… Итак, Россия спасет и обновит мир православием… Если будет веровать».

В одной из июньских записей 1870 года Достоевский настаивал: «Нравственность Христа в двух словах: это идея, что счастье личности есть вольное и желательное отрешение ее, лишь бы другим было лучше».

На доказательство невозможности и несостоятельности «научной» нравственности направлена вся аргументация Князя. Князь не верит в способность науки выработать строгие нравственные основания и критерии, поскольку «все нравственные начала в человеке, оставленном на одни свои силы, условны». В доказательство «условности» нравственных принципов, выдвигаемых наукой, князь ссылается на теорию английского экономиста Т. Р. Мальтуса (1766–1834), автора «Опыта о народонаселении». Князь указывает, что, следуя по пути Мальтуса, при росте населения и недостатке пищи наука может дойти до «сожжения младенцев». Доказав таким образом «нравственную несостоятельность» науки, Князь и Шатов соглашаются, что православие заключает в себе разрешение социальных и нравственных вопросов.

А уже в августе Достоевский записал: