Расшифрованный Гоголь. «Вий», «Тарас Бульба», «Ревизор», «Мертвые души»

Имя Власия также возникает в гоголевских записных книжках. Как отмечают В. А. Воропаев и И. В. Виноградов, «мотив мести Хоме ведьмы-панночки – как воплощение «угнетенных» сил падшей природы (ср. в «Вие»: «…с треском лопнула железная крышка гроба…») – очевидно, также был почерпнут Гоголем из письма к нему матери. В гоголевской записной книге 1831–1834 годов имеется отрывок из ее письма следующего содержания: «Еще один обряд у малороссиян. На Масленой, в четверг, всегда бывает женский праздник, называемый Власьем, хотя и никогда не бывает тогда сего святого имени; и жинки бьют своих чоловиков дныщами, чтобы они их целой год не были» (…). Ср. о жене Тараса Бульбы: «Она терпела оскорбления, даже побои…» («египетские казни», согласно строкам черновой редакции повести (…).

Еще один прототип гоголевского Вия – Ний украинской мифологии, самый могущественный злой бог украинской мифологии, живущий под землей. Он похож на ствол дерева, укорененный в землю. Ний появляется лишь тогда, когда другие силы зла не в состоянии справиться с человеком.

Появление нового финала «Вия» в значительной степени было обусловлено типографской погрешностью. В 1936 году Н. Л. Степанов нашел экземпляр «Миргорода» 1835 года, в котором повесть «Вий» заканчивалась процитированными выше словами, а далее шло предисловие к следующей «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», в других экземплярах отсутствующее. Следовательно, в наборной рукописи 1835 года «Вий» заканчивался следующими словами: «И с тех пор так все и осталось в той церкви. Завязнувшие в окнах чудища там и поныне. Церковь поросла мохом, обшилась лесом, пустившим корни по стенам ее; никто не входил туда и не знает, где и в какой стороне она находится». Сохранился единственный экземпляр «Миргорода» с этим финалом. Однако по ходу набора в конце «Вия» возник пробел страницы, который необходимо было заполнить. И Гоголь дописал дополнительный финал, слегка изменив предыдущий: «Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги.

Когда слухи об этом дошли до Киева и богослов Халява услышал наконец о такой участи философа Хомы, то предался целый час раздумью. С ним в продолжение того времени произошли большие перемены. Счастие ему улыбнулось: по окончании курса наук его сделали звонарем самой высокой колокольни, и он всегда почти являлся с разбитым носом, потому что деревянная лестница на колокольню была чрезвычайно безалаберно сделана (намек на пристрастие звонаря к «зеленому змию» и связанные с этим затруднения в подъеме и спуске по высокой и крутой лестнице, иносказательно уподобленной «лествице Иакова». – Б. С.).

– Ты слышал, что случилось с Хомою? – сказал, подошедши к нему, Тиберий Горобець, который в то время уже был философ и носил свежие усы.

– Так ему Бог дал, – сказал звонарь Халява. – Пойдем в шинок да помянем его душу!

Молодой философ, который с жаром энтузиаста начал пользоваться своими правами, так что на нем и шаровары, и сюртук, и даже шапка отзывалась спиртом и табачными корешками, в ту же минуту изъявил готовность.

– Славный был человек Хома! – сказал звонарь, когда хромой шинкарь поставил перед ним третью кружку. – Знатный был человек! А пропал ни за что.

– А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы.

На это звонарь кивнул головою в знак согласия. Но, заметивши, что язык его не мог произнести ни одного слова, он осторожно встал из-за стола и, пошатываясь на обе стороны, пошел спрятаться в самое отдаленное место в бурьяне. Причем не позабыл, по прежней привычке своей, утащить старую подошву от сапога, валявшуюся на лавке».

Появление нового окончания к «Вию» (разговор богослова Халявы с Тиберием Горобцом об участи Хомы) вместо снятого предисловия, а также появление самого этого предисловия вызвано было, как показывает анализ типографских знаков различных экземпляров «Миргорода», тем, что при наборе внутри книги остался незаполненным один лист. Между набранной прежде с печатного текста «Повестью…» и набиравшимся затем с рукописи «Вием» возник «пробел», который Гоголь пытался заполнить предисловием, а затем, передумав, предпочел написать новое окончание «Вия».