Расшифрованный Гоголь. «Вий», «Тарас Бульба», «Ревизор», «Мертвые души»

Позднейшие читатели «Ревизора» увидели в пьесе значительный философский потенциал. А. Ф. Лосев в книге «Диалектика мифа» (1929) использует образы «Ревизора» для иллюстрации мысли о наличии в человеческой душе сразу нескольких внутренних голосов: «…Оспаривали многие, когда я говорил о существовании определенной высоты в звуках и голосах, раздающихся в душе. Прежде всего – об этих самых голосах. – Напрасно думают, что тут только иносказание. Когда я испытываю колебание и какие-то две мысли борются во мне, – вовсе не во мне тут дело. Мое дело сводится тут только к самому выбору. Но я никогда не поверю, чтобы борющиеся голоса во мне были тоже мною же. Это, несомненно, какие-то особые существа, самостоятельные и независимые от меня, которые по своей собственной воле вселились в меня и подняли в душе моей спор и шум. В гоголевском «Ревизоре» почтмейстер, распечатавши письмо Хлестакова, так описывает свое состояние: «Сам не знаю. Неестественная сила погубила. Призвал было уже курьера с тем, чтобы отправить его с эштафетой, но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу, слышу, что не могу! Тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! Пропадешь как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч, – по жилам огонь, а распечатал – мороз, ей-Богу, мороз. И руки дрожат, и все помутилось». Конечно, самому почтмейстеру принадлежит только выбор между двумя советниками и последующие ощущения, но сами эти два советника – отнюдь не он сам, а, несомненно, другие существа. Почтмейстер сравнивает одного из них с бесом. Я лично думаю, что если это бес, то какой-нибудь из мелких, так, из шутников каких-нибудь. Не обязательно ведь, чтобы бес был крупен и важен. Есть и такие, которые просто смешат – балуются, щекочут, дурачатся; они почти безвредны».

Пожалуй, в «Ревизоре» к мелким бесам, введшим опытного Городничего в обман, следует причислить Хлестакова. И точно так же, как Почтмейстеру в «Ревизоре», в «Вие» философу Хоме Бруту нашептывают два голоса, нечистая сила и Бог: «Не гляди!» – шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

– Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулось на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха».

«Ревизор» продолжал привлекать внимание театральных критиков. В 1909 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Гоголя, В. И. Немирович-Данченко прочитал, а затем опубликовал свою речь «Тайны сценического обаяния Гоголя», где назвал «Ревизора» «одним из самых совершенных и самых законченных произведений сценической литературы всех стран». Там он, в частности, указал на мастерство Гоголя-драматурга: «Самые замечательные мастера театра не могли завязать пьесу иначе, как в нескольких первых сценах. В «Ревизоре» же – одна фраза, одна первая фраза:

«Я пригласил вас, господа, для того, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор».

И пьеса уже начата. Дана фабула, и дан главнейший ее импульс – страх».

Именно страх лишает Городничего и других чиновников разума, именно страх заставляет принять пустейшего Хлестакова за значительное государственное лицо. Хлестаков – это мелкий бес, тогда как настоящий сатана-искуситель заставляет Сквозник-Дмухановского и прочих брать взятки, воровать, обманывать. А в финале является Судьба в виде жандарма – вестником земного и Божьего возмездия.

Финал пьесы В. И. Немирович-Данченко прокомментировал тоже очень точно и проницательно: «Этот финал представляет одно из самых замечательных явлений сценической литературы… Пользуясь теми же неожиданностями, которые гениальны по своей простоте и естественности, Гоголь выпускает сначала почтмейстера с известием, что чиновник, которого все принимали за ревизора, был не ревизор, потом, углубляясь в человеческие страсти, доводит драматическую ситуацию до высшего напряжения и в самый острый момент разгара страстей дает одним ударом такую развязку, равной которой нет ни в одной литературе. Как одной фразой городничего он завязал пьесу, так одной фразой жандарма он ее развязывает, – фразой, производящей ошеломляющее впечатление опять-таки своей неожиданностью и в то же время совершенной необходимостью».