Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

Что же касается параллели Распутин - Стрельников, на которой настаивает Смирнов, то ее можно признать верной лишь в той части, что Антипов, превратившийся в большевика Стрельника, является своеобразным продуктом новой распутинщины - искушения части русской интеллигенции большевизмом. А вот убийство, вернее, самоубийство Антипова-Стрельникова с Галиуллиным в романе никак не связано. И тут в первую очередь приходит на память не убийство Распутина, а гибель другого прототипа Стрельникова - Михаила Николаевича Тухачевского, и некоторые обстоятельства его биографии.

Перед самоубийством Стрельников говорит Живаго: «Сейчас вы представите записку Наркомпроса или Наркомздрава, рекомендующую вас как «вполне советского человека». Сейчас Страшный суд на земле, милостивый государь, существа из Апокалипсиса с мечами и крылатые звери, а не вполне сочувствующие и лояльные доктора. Впрочем, я сказал вам, что вы свободны, и не изменю своему слову. Но только на этот раз. Я предчувствую, что мы еще встретимся, и тогда разговор будет другой, берегитесь.

Угроза и вызов не смутили Юрия Андреевича. Он сказал:

- Я знаю все, что вы обо мне думаете. Со своей стороны вы совершенно правы. Но спор, в который вы хотите втянуть меня, я мысленно веду всю жизнь с воображаемым обвинителем и, надо думать, имел время прийти к какому-то заключению. В двух словах этого не скажешь. Позвольте мне удалиться без объяснений, если я действительно свободен, а если нет - распоряжайтесь мною. Оправдываться мне перед вами не в чем».

Можно сказать, что борьба Галиуллина-Галилеева со Стрельниковым-Антиповым - это пародия на борьбу Христа и Антихриста. Соответствует этому и судьба героев: Галиуллин исчезает со страниц повествования, Стрельников кончает с собой.

Слова же, с которыми Антипов-Стрельников отпускает Живаго, как показал Игорь Смирнов, восходят к словам Великого инквизитора у Достоевского, обращенным к Христу: «Ступай и не приходи вовсе... никогда, никогда!» Для Стрельникова революция неразрывно связана с Россией и Ларой. Перед тем как застрелиться, он, скрывающийся от своих красных преследователей как загнанный зверь, говорит Живаго: «Все это не для вас. Вам этого не понять. Вы росли по-другому. Был мир городских окраин, мир железнодорожных путей и рабочих казарм. Грязь, теснота, нищета, поругание человека в труженике, поругание женщины. Была смеющаяся, безнаказанная наглость разврата, маменькиных сынков, студентов белоподкладочников и купчиков. Шуткою или вспышкой пренебрежительного раздражения отделывались от слез и жалоб обобранных, обиженных, обольщенных. Какое олимпийство тунеядцев, замечательных только тем, что они ничем себя не утрудили, ничего не искали, ничего миру не дали и не оставили!

А мы жизнь приняли, как военный поход, мы камни ворочали ради тех, кого любили. И хотя мы не принесли им ничего, кроме горя, мы волоском их не обидели, потому что оказались еще большими мучениками, чем они.

Однако перед тем как продолжать, считаю долгом сказать вам вот что. Дело в следующем. Вам надо уходить отсюда, не откладывая, если только жизнь дорога вам. Облава на меня стягивается, и чем бы она ни кончилась, вас ко мне припутают, вы уже в мои дела замешаны фактом нашего разговора. Кроме того, тут много волков, я на днях от них отстреливался.

- А, так это вы стреляли?

- Да. Вы, разумеется, слышали? Я шел в другое убежище, но не доходя, по разным признакам понял, что оно раскрыто, и тамошние люди, наверное, погибли. Я у вас недолго пробуду, только переночую, а утром уйду. Итак, с вашего позволения, я продолжаю. Но разве Тверские-Ямские и мчащиеся с девочками на лихачах франты в заломленных фуражках и брюках со штрипками были только в одной Москве, только в России? Улица, вечерняя улица, вечерняя улица века, рысаки, саврасы, были повсюду. Что объединило эпоху, что сложило девятнадцатое столетие в один исторический раздел? Нарождение социалистической мысли.