Расшифровано временем<br />(Повести и рассказы)

Левицкий слушал генерала рассеянно. Хотелось скорей выбраться из этой комнаты на волю, расслабить ремень хоть на одну дырочку, на попутных машинах поскорей добраться к себе в часть и там, ложась спать, завернуться в шинель и прислонить к животу бутылку с горячей водой. Мог, правда, и не спешить отсюда: немедленной нужды в нем, в его профессии война не испытывала, задержись он здесь, ничего бы не нарушилось и не изменилось в ее уже окончательно пересчитанном и отмеренном пути, который теперь разветвился и гремел по улицам Берлина.

— Майор Левицкий… Виктор Николаевич, — генерал читал уже по бумажке, — 1915 года рождения, военный переводчик. Офицер отдела по разложению войск противника. — Он поднял голову. — Вам придется заняться цивильными немцами. В особенности — после всего. До конца войны осталось несколько дней. Верится, а? — он опять снял пенсне. — Вот… Подробные инструкции получите у полковника Щербатова. Дело нелегкое. Тут понадобятся и другие слова, и другие эмоции. Вы поняли?

— Да, товарищ генерал.

— Учтите: другие слова и другие эмоции! В материалах, которыми мы вас обеспечим, их нет. Все это придется отыскивать в себе. Заново.

— А если не отыщутся? — встречая взгляд генерала, спросил Левицкий.

— Что, я вас лозунгом убеждать должен? Нужно, майор!

«А лозунг-то есть. Подходящий, — подумал Левицкий. — Да и лозунг-то чей! Гейне! „Всякое время имеет свои задачи, и, решая их, человечество движется вперед“. Они выбросили имя этого человека из своей истории, вычеркнули и забыли. Сейчас, когда все рухнуло и пришло возмездие, вспомнив, не постеснялись бы на каждом доме приклеить эту фразу, чтобы уберечься от нашего гнева, спрятаться за нею. По-фарисейски, мол, „всякое время имеет свои задачи…“».

Генерал не знал Гейне так доподлинно. Он просто приказными словами втолковывал Левицкому его новые обязанности.

— Вы можете не спешить к себе в часть. Отлежитесь здесь, если желаете, — сказал генерал. — У меня все, майор. Вы свободны.

К полуночи Левицкий закончил все дела у полковника Щербатова, получил у него необходимые печатные материалы и инструкции, узнал у дежурного офицера последнюю сводку и вышел во двор. Небо было черным, в звездных проколах. Левицкий прислушался к боли в желудке, словно это должно было решить его дальнейшие действия. Впрочем, он действительно прикидывал: то ли в самом деле отлежаться здесь, то ли двинуться немедля к шоссе. Надо бы так, конечно! На попутную, чтоб побыстрей добраться к себе, пойти в санбат к Анне Михайловне… Снять боль…

— Товарищ майор, товарищ майор! Вернитесь-ка на минутку! — окликнул его выбежавший дежурный офицер.

— Что еще? — морщась, спросил Левицкий, входя в комнату.

— Такое дело, — посмеиваясь, качал головой дежурный. — Прибыло пополнение, пятеро лейтенантов. Пацаны, я вам скажу, натуральные пацаны, — весело скалился он. — Прямо из училища… Дак чуть не заблудились! У них назначение в вашу часть. Спешат. Хотят еще на войну поспеть. Прихватили бы вы их, товарищ майор. А? Сами-то они, чего доброго, опять заблудятся в этой чехарде. Немцев-то полно по лесам да проселкам разбежалось. Не ровен час.

«Надо же! — подумал Левицкий. — Няньку нашел».

— Ведь в вашу часть, товарищ майор, — напомнил дежурный, чувствуя, что Левицкий будет отказываться. — Боязно за них. Школяры безусые.

— Где они, эти… лейтенанты, что ли? — выдавил Левицкий.

— Да в соседней комнате чаи гоняют, — дежурный быстро прошел к двери.

Они действительно пили чай, пятеро мальчишек с лейтенантскими, торчком, новенькими погонами. Вскочили. Вытянулись. Форма свеженькая, ни складочки, ни стертости. Ремни и портупеи не потеряли глянца, топорщились необмятые кобуры.

— Вот, товарищи лейтенанты, поступаете в распоряжение товарища майора, — упреждающе сказал дежурный. — Он вас до самого места доставит, на самую войну, — хмыкнул он и козырнул.

Они все еще стояли, открыто и любопытно глядя на Левицкого, тужились в строевой выправке, которая в училище считалась, наверное, верхом офицерского достоинства.

— Садитесь, — устало сказал Левицкий. Ему тоже вдруг захотелось чаю, но вспомнил, что сахар у него вышел, а они, конечно, начнут предлагать свой. «Ладно, без чая будет», — решил он и сказал:

— Что же вы? Пейте, остынет.

— А мы уже, товарищ майор!.. Мы готовы! Когда выступать? — поспешно затараторил один — рыженький, с большими розовыми ушами.

Остальные согласно и радостно закивали, хотя перед каждым стояло еще по полкружки недопитого чая.

— Выступать когда? — переспросил Левицкий и задумчиво оглядел их. — Выступим… — не сразу ответил он, словно примеривался к ним взглядом, наконец спросил: — Вы где устроились?

— Нигде, — удивленно сказал за всех рыженький. — Мы думали немедленно двигаться к фронту.

— А кипяток у вас есть? — Левицкий заметил на подоконнике порожнюю бутылку из-под мозельвейна с воткнутым в горлышко оплывшим свечным огарком.

— Есть. В двух котелках, товарищ майор.

Проливая на руки и на пол булькающий в бутылке кипяток, Левицкий кое-как наполнил ее, заткнул тем же огарком.