Рассказ

Зайцев молча поднялся, вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь, будто покидал заболевшего человека, который даже не понимает своего безнадежного состояния. Здание редакции он покинул в задумчивости, но чем ближе подходил к прокуратуре, тем походка его становилась увереннее, быстрее, в движениях появилась твердость человека, прекрасно знающего, что ему делать и в какой последовательности.

А Ксенофонтов, порывшись в столе, нашел две кнопки и приколол снимок к стене, как раз напротив своего стола. И теперь стоило ему поднять глаза от рукописи, перед ним опять разворачивалась вся картина ограбления.

И снова мчался через дорогу грабитель с деньгами под мышкой, и его напарник в белом пиджаке все еще придерживал дверцу "Жигулей", и прохожие стояли, оцепенев от неожиданности. Ксенофонтов всматривался в парня, который легко, почти летяще перебегал через дорогу. Была, правда, в его фигуре какая-то едва уловимая нескладность, но Ксенофонтова это только порадовало.

- Все правильно, старик, - проговорил он вслух.

Нет, не написал он в этот день очерка о передовике производства. Не пошел у него очерк, так тоже бывает. Другие мысли, более увлекательные и дерзкие, охватили Ксенофонтова в этот день, и он отдался им с радостью. Возможно, кто-то сочтет его слишком легкомысленным и самонадеянным, кто-то решит, что его и на пушечный выстрел нельзя подпускать к газете, но как бы там ни было, шальное настроение вытолкнуло Ксенофонтовв из редакции, и он пошел вдоль улиц, иногда пришептывая что-то про себя, иногда ухмыляясь чему-то в свои рыжеватые усы...

То ли голод обуял его, то ли жажда общения или необъяснимое желание побыть среди людей, но в этот день Ксенофонтов несколько раз заходил в кафе, но тут же, не дождавшись официанта, испугавшись длинной очереди или отвратных запахов, уходил. И снова шагал по улице, и светилось в его глазах... Да, вдохновение. То самое, которое столь редко посещало его за редакционным столом.

Войдя в чебуречную и вдохнув дымный чад горелого масла, он тут же вышел. Потом Ксенофонтов посидел в шашлычной за столиком, покрытым скатертью в красных томатных пятнах. Но нет, не стал он принимать шашлыки в этом несимпатичном месте.

Уже возвращаясь домой, он по дороге зашел в телефонную будку и набрал номер Зайцева.

- Привет, - сказал он. - Есть успехи?

- Будут, - хмуро ответил следователь.

- Это хорошо. Дело в том, что я забыл сказать тебе некоторые подробности словесного портрета и...

- Ну?

- Тот, который в машине, носит темные очки в темной металлической оправе, возможно, даже с фирменной нашлепкой на стекле. А тот, что бежит через дорогу, в парике. На самом деле его волосы гораздо короче.

- А в чем обут тот, который сидит в машине и от которого на снимке виден кусок рукава? - спросил Зайцев, уже не скрывая насмешки.

- Черные модельные туфли.

- У тебя все? - спросил Зайцев таким тоном, словно его отвлекали пустяками от важного дела.

- Да, старик, теперь все. Будь здоров.

- Подожди! - начал было следователь, но Ксенофонтов уже повесил трубку...

Прошла неделя, и за все это время друзья ни разу не встретились, ни разу не поговорили по телефону. Несколько попыток Ксенофонтова связаться с Зайцевым по телефону оказались тщетными - того не было ни в кабинете, ни дома. Да у него и своих хлопот хватало.

Однажды в конце рабочего дня некстати зазвонил телефон. Ксенофонтов поднял трубку, даже не подозревая, что наконец-то объявился Зайцев.

- Ксенофонтов? - услышал он. - Рад слышать твой голос.

- Старик! - вскричал Ксенофонтов. - Неужели ты жив?

- Похоже на то, хотя я крепко в этом сомневаюсь.

- Я рад за тебя, старик! Чует мое сердце, что ты мог и того... Что с тобой могло случиться всякое, а?

- Случилось, Ксенофонтов! Успел он все-таки из своей пушки бабахнуть в мою сторону, успел.

- Ты небось в кровище весь? - спросил Ксенофонтов.

- И это было. Но сейчас я в норме. Могу позвонить, в гости пригласить...

- И подаришь что-нибудь?

- Приходи. Подарю все, что понравится. Я сейчас на больничном, слегка хвораю... Рука болит, но уже легче.

- А между прочим, схватки с преступниками в твои обязанности не входят. По должности тебе положено общаться с ними в кабинете, когда им уже нечем бабахать.

- Виноват, - вздохнул Зайцев. - Проявил неуместное рвение. Как говорится, усердие оказалось не по разуму. За что и страдаю. А почему ты не спросишь о...

- Словесном портрете? Я и так знаю - с ним все в порядке. Где ты их взял?

- На базаре. Возле овощных рядов. Но видели их и в ресторане, и в комиссионке.

- Меня волнует одно - у водителя были очки в тонкой металлической оправе?

- Были! И у второго тоже. В очках и взяли. Но почему ты решил...

- О! - воскликнул Ксенофонтов. - Это не телефонный разговор. О таких вещах нужно говорить с глазу на глаз. В общем, еду. Жди!

Ксенофонтов одним махом сгреб со стола все исписанные листки, отнес машинистке и, прыгая через три ступеньки, на длинных своих ногах понесся вниз, прочь из редакции.