Рассказ 77

Можно сказать, что Венька как характер не нов для литературы — подобных ершистых юношей немало ходило по страницам книг «молодежной» прозы 60-х годов. Их еще называли инфантильными. И вполне справедливо, потому что их претензии к жизни часто были не обеспечены свойствами их личностей и производили впечатление каприза. Соответствовала этим капризам и сама среда, в которой они обитали. Но Венька живет не условной беллетристической жизнью, не в условной праздно-курортно-киношной обстановке, он живет в мире обычном, будничном, реальном и сугубо современном, и живет взаправду. Даже такое сложное дело, как самостоятельное существование, требующее определенных знаний, трудового умения и проч., не представляет для него никаких затруднений, — в этом смысле он уже взрослый, независимый от чужого кошелька человек. Главное и единственное Венькино затруднение другого, высшего свойства: он вынужден постоянно удерживать себя от искреннего слова, от страстного и естественного юношеского желания высказаться, вслух объявить свои мысли и чувства. Но объявить — кому? Этим «лошадникам»? И он молчит.

Вопрос: как дальше будет жить Венька? — не высказан в рассказе прямо, но тем не менее беспокойно и отчетливо звучит и всем своим существом обращен прежде всего к читателю, — художественная убедительность и искренность писателя дает право на такое обращение. Вопрос этот нужен затем, что ни Венька, ни Юра из рассказа С. Матюшина «Наденька», ни Леня Шавырин из рассказа В. Суглобова «Последний день каникул», ни их живущие сверстники не в силах еще сами, без нашего участия, решить его.

Но всегда ли наше участие, участие «старших братьев», может быть благотворным, — особенно когда речь идет о таких понятиях, как счастье, любовь, добро, честь и правда? Речь в конце концов не о так называемом личном примере, но о том, что «старшие братья» зачастую оказываются и сами детьми, и от этого катастрофы могут случаться с не менее трагическим исходом. Именно такими «детьми» оказались взрослые люди в рассказе Виктора Суглобова «Последний день каникул», и не только мать Лени, не только все простые жители поселка, умеющие в жизни хорошо делать только одну свою работу на железнодорожной станции, но детьми, по сути дела, являются и школьные учителя, та же Неля Ивановна, учительница литературы. Да, Нелю Ивановну научили объяснять на уроках горьковского Данко и его подвиг, но кроме этого она ничего не умеет, она не умеет ни сказать доброго и по-человечески мудрого слова, она не способна и на то добродетельное участие, которого от нее ожидают ее ученики. В душах взрослых людей нет творческого вдохновения, и потому, даже не желая намеренно творить зло, они творят его по своему неведению, так как оставляют своих детей, своих сыновей и дочерей, самостоятельно решать непосильные для них задачи.

На примере Владимира Насущенко, Сергея Матюшина и Виктора Суглобова хорошо видно, что молодые писатели серьезно и глубоко понимают явления действительной жизни. Их юные герои — это не стихийные «плоды» художественного воображения, но правильно и строго осмысленные человеческие личности. Они не поддаются расщеплению на «педагогические», «семейные» или еще какие-нибудь проблемы. Но если мы захотим вглядеться в их лики, то многое можем увидеть и понять о себе и о времени, в котором живем, понять свою неотложную задачу и поведение, — ведь именно в этом и заключается самостоятельное творчество читателя, возбужденное правдивым и искренним произведением.

По поводу рассказа в нашей критике создалось устойчивое сожаление, и это, мне кажется, не вполне справедливо. Если большие жанры (роман, хроника, дилогия, трилогия и т. д.) обилием материала способны стереть границы художественной необходимости, а само содержание подменить фактами, живописным изложением занимательных житейских ситуаций, то рассказ таких возможностей лишен. Хорош он или плох, но он слишком чуток к форме и содержанию и безжалостно обнаруживает всякие художественные просчеты и творческую способность автора.