Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля

– Мы уже в заливе, – сказал мне один из товарищей 26 февраля, когда я собирался на завтрак.

Накануне я немного беспокоился: какая нас ждет в заливе погода? Но, несмотря на незначительную качку, эсминец шел легко. Я с радостью подумал, что мои страхи оказались беспочвенными, и вышел на палубу. Берег уже скрылся из виду. Насколько хватало глаз, виднелись лишь синее небо да зеленое море. Вокруг была тишь да гладь. Однако на полубаке сидел бледный и осунувшийся Мигель Ортега, мучившийся морской болезнью. Началось это давно, когда еще вдали маячили огни Мобила, и уже целые сутки сержант Мигель Ортега не мог держаться на ногах, хотя плавать ему было не в новинку.

Он служил в Корее, на фрегате «Адмирал Падилья», много плавал и привык к морю. И все же, несмотря на штиль в заливе, он чувствовал себя прескверно. Казалось, Мигель вот-вот испустит дух. Его желудок не принимал никакой пищи, и мы, его товарищи по вахте, усаживали его на корме или на палубе, где он и сидел все время, пока не наступала пора вернуться в кубрик. Там он ложился на живот и лежал, повернув лицо к проходу между койками, в ожидании очередного приступа рвоты.

По-моему, именно Рамон Эррера сказал мне двадцать шестого вечером, что в Карибском море нам придется туго. По нашим расчетам, мы должны были выйти из Мексиканского залива после полуночи. Стоя на вахте у торпедных аппаратов, я предвкушал возвращение в Картахену. Поступив во флот, я увлекся изучением карты звездного неба. А с той ночи, когда «Кальдас» спокойно плыл по Карибскому морю, начал находить в созерцании звезд особое удовольствие.

Пожалуй, старый моряк, избороздивший все на свете океаны, способен по одной лишь манере движения корабля определить, в каком он сейчас море. Мой опыт, накопленный в Карибском море, где я получил свое первое морское крещение, подсказал мне, что мы уже там. Я взглянул на часы. Было полтретьего ночи. Два часа тридцать одна минута, двадцать седьмое февраля… Даже если бы корабль не так качало, я бы все равно догадался, что мы в Карибском море. А корабль качало. И мне, никогда не страдавшему морской болезнью, вдруг стало не по себе. Меня кольнуло странное предчувствие. И сам не знаю почему, я вдруг вспомнил о старшине Мигеле Ортеге, который лежал в трюме на койке, заходясь в приступах рвоты.

В шесть часов утра эсминец болтало на волнах, как скорлупку. Луис Ренхифо не спал.

– Ну, толстый, тебя еще не укачало? – спросил он меня.

– Нет, – машинально ответил я, однако поделился с ним своими опасениями.

Тогда Ренхифо, который, как я уже говорил, был инженером, всю жизнь прилежно учился и хорошо разбирался в морском деле, перечислил мне причины, по которым с «Кальдасом» в Карибском море не могло случиться ничего плохого.

– Это зверь, а не корабль, – изрек он. И напомнил, что во время войны именно в этих водах колумбийский эсминец потопил немецкую подводную лодку. – Это надежное судно, – авторитетно сказал Луис Ренхифо.

И, лежа без сна, не в силах отрешиться от качки на корабле, я бодрился, вспоминая его слова. Однако ветер задувал слева все сильнее, и я представил себе «Кальдас» со стороны – жалкое суденышко в грозном, вздыбленном море. В ту минуту мне вдруг пришел на память «Бунт на Каине».

Но хотя погода в течение дня не улучшилась, плавание проходило нормально. Стоя на вахте, я думал о скором возвращении в Картахену и строил планы на будущее. Буду переписываться с Мэри. Я собирался писать ей два раза в неделю, ведь мне это никогда не казалось тягостной обязанностью. Поступив во флот, я писал домой каждую неделю. И друзьям, жившим со мной в одном районе Олайя, частенько сочинял длинные послания. «Так что будет о чем написать Мэри», – подумал я и подсчитал, сколько времени осталось плыть до Картахены. Получилось ровно двадцать четыре часа. Это была моя предпоследняя вахта.

Рамон Эррера помог мне дотащить до койки старшину Мигеля Ортегу. Ему становилось хуже и хуже. С самого отплытия из Мобила, то есть уже целых три дня, у него маковой росинки во рту не было. Он почти не мог говорить, позеленел и покрылся испариной.

Пляска начинается

Пляска началась в десять часов ночи. «Кальдас» качало целый день, но все это были цветочки по сравнению с тем, что началось вечером, когда я, лежа без сна на койке, с ужасом думал о вахтенных на палубе. Я знал, что никто из лежащих рядом со мной не в состоянии сомкнуть глаз. Незадолго до полуночи я спросил Луиса Ренхифо, моего соседа снизу:

– Ну, тебя еще не мутит?

Как я и предполагал, Луис Ренхифо тоже не мог заснуть. Но, несмотря на качку, он не потерял чувства юмора. А посему заявил:

– Сколько раз тебе повторять: скорее море вывернет наизнанку, чем меня!

Он часто изрекал эту фразу, но в ту ночь едва успел договорить ее до конца.

Я уже писал, что меня одолевала безотчетная тревога, даже страх. Но действительно перетрухнул я в полночь двадцать седьмого февраля, когда по репродуктору отдали приказ:

– Всем на левый борт!