Рассказ о брате (сборник)

Времени и старания. Время он выкраивал от работы, бросить которую нет возможности. А старание — старание соразмерно твердой решимости стать писателем. То, что давала ему Поппи, наверное, не смогла бы дать никакая жена; он сомневался, что жена вообще смогла бы вытерпеть эту добровольную каторгу. Он ушел из дома, чтоб освободиться от напряжения, неизбежно сопутствующего совместной жизни, и совсем не рвался к условиям, которые могут оказаться еще более обязывающими. Для него их отношения с Поппи были идеальными, и, конечно, в таком виде они вряд ли были бы возможны, будь разница в возрасте поменьше. Делать связь эмоционально более глубокой было бы с его стороны крайне глупо. Они оба знают, что рано или поздно их связь прекратится, но глядят на это с разных концов двадцатилетней разницы. Ему нетрудно представить свою будущую жизнь без Поппи, но как она представляет себе свое будущее? Казалось, у нее очень смутное понятие об этом, чего он никак понять не мог. Не мог понять, почему она не пытается найти себе мужа и вообще почему раньше этого не сделала.

Мало что тревожило его теперь, кроме отсутствия стимула в работе, который сейчас, когда роман застопорило, был особенно нужен. И не то что хотелось обсудить с кем-то конкретные трудности в работе, поскольку то видение мира, что нес в себе, он мог изложить только на бумаге, а не в разговорах, но общение с людьми, которые думают примерно так же, как ты, освободило бы, пусть ненадолго, от чувства, что работаешь в полном одиночестве. Среди людей, с которыми он общался, интерес к чтению не выходил за рамки простого желания прочесть что-нибудь занимательное. И уж конечно, никто не интересовался писательскими проблемами. По вечерам он иногда выпивал с сослуживцами, но основное время проводил у себя за столом или же бродил по улицам. Сознательно не собирал материал, просто складывал впечатления, наблюдал, думал. Он любил кино и раньше примерно раз в неделю ходил с Поппи в местный кинотеатр. Но постепенно зрителей там становилось все меньше и меньше, хозяин стал подыскивать более прибыльное дело и наконец открыл зал для бинго. Какое-то интеллектуальное общество в городе, несомненно, было — писатели, художники, музыканты плюс околоинтеллигентская публика, то есть люди, которые умеют поговорить обо всем, а сами ничего делать не умеют и именно потому полезны. Но он не искал контактов с ними, а они, уж конечно, не интересовались им. Две радиопередачи и рассказ в «Этюде» не получили никакого отклика в литературном мире. Вот только Би — би — си переслало письмо от бывшей жительницы Йоркшира, переехавшей в Борнмут: знакомые картины прошлого тронули ее до слез. Он начинал понимать, что хваленая писательская свобода и независимость — это палка о двух концах. И еще он понял, что неудачи воспитывают какую-то особенную дерзость. Когда есть что показать, текст говорит сам за себя, но когда показывать нечего или же сделано немного, защититься от безразличия окружающих нечем, кроме как собственной уверенностью в конечном успехе. Но когда наступала неудовлетворенность, вот как теперь, он начинал сомневаться, сможет ли когда-нибудь закончить работу и романист ли он вообще. Ему нравилось видеть слова на странице, не слышать, как в пьесе, а именно видеть, особенно в рассказе, где нужно убрать все несущественное и с помощью резких мазков создать атмосферу, настроение, осветить характер в переломный момент развития. Но он понимал, что настоящей проверкой писательского мастерства будет романная форма, где потребуется развитие характеров. И сознание того, что он приступает к произведению на восемьдесят или даже сто тысяч слов и неизвестно, что еще из этого получится, приводило в трепет. Он не представлял себе, в какой мере все должно быть спланировано или же напротив, вырастать само собой. Главное, остерегаться сюжетности — это он знал точно. Ранние опыты с коротким рассказом убедили его, что для начинающего писателя сюжет — опасная вещь. Если сюжет можно пересказать с помощью сотни слов, то его и не стоит рассказывать по — другому. А в романе характеры — это все.

Порой он садился за стол с ощущением полной пустоты, но тут оказывалось, что одно слово тянет за собой другое, фраза фразу, смотришь — из фраз уже сложился целый абзац, а из абзацев — страница. Другой раз, наоборот, в мучительных поисках нужных слов проходил час, другой, он отодвигал машинку, собирал бумаги и вставал от стола. Ну что ж, попробуем завтра.

Считаешь себя одиноким, а литературный мир полон примеров из жизни писателей, и писателей куда лучше тебя, у которых точно так же не шла работа. Сколько раз Достоевский менял замысел «Идиота», как мучительно искал «точное слово» Флобер! Для многих писателей — профессионалов тысяча слов в день — норма. Тысяча слов — четыре странички машинописного текста, а он впадал в уныние, если за вечер не писал шесть или даже семь страниц.

Он решил идти на кухню посмотреть телевизор и по пути столкнулся с Маргарет.

— Ну что, муза покинула вас?