Рассказ о красном галстуке [авторский сборник]

А волк стоял, смотрел на Варю жадными глазами. Наверное, примеривался, как бы поудобнее прыгнуть, с чего начать свой ужин — ногу сначала съесть или руку или прежде всего попробовать, вкусный ли у Вари нос. Он может начать с чего угодно — Варя всё равно с ним не справится.

Варя хотела закричать, но решила, что в лесу никто её не услышит, никто ей не поможет, и не закричала. И бежать тоже бесполезно — волк всё равно догонит её.

Волк стоял, подняв морду, смотрел на Варю. И в то мгновение, когда Варя поняла, что ей не спастись, что волк всё равно сожрёт её, Варя перестала ощущать страх. Она разозлилась, она решила, что это противно — стоять и ждать, пока волк прыгнет. Варя пошла навстречу волку. И волк пошёл к ней.

Варя ждала, что он прыгнет, но он не прыгнул. Он ткнулся в живот Варе носом, понюхал её ноги, пошевелил тощим хвостом. Это была собака, которая сама, наверное, испугалась, встретив Варю на лесной тропе.

— Дура, трусиха, — обозвала себя Варя, разозлившись, что приняла со страху обыкновенную дворняжку за волка.

Собака обнюхала Варю и побежала дальше. У неё тоже, наверное, были важные, неотложные дела, если она таскалась по лесу в такую непогоду.

Ночь опустилась с вершин деревьев вниз, на землю. И ничего не стало видно, ничего…

А Варя брела и брела куда-то. Она давно сбилась с тропинки и теперь наугад продиралась через кусты. Главное, идти всё прямо и прямо, туда, где кончается лес, а там, за лесом, деревня Оболочь, а возле неё лагерь. Главное, идти прямо, и она думала, что идёт прямо, а на самом деле кружила на одном месте. Она думала, что лес вот-вот кончится и станут видны огни деревни, но лес не кончался, он становился гуще, холоднее. Она поняла, что заблудилась, и упала на землю. Она лежала, коченея от холода и страха, а мокрый злой лес шумел вокруг неё.

И вдруг она услышала далёкий лай собаки. Нет, это не та собака лаяла, которую она со страху приняла за волка. Не та, потому что она не одна лаяла, много собак лаяло. Замолчат, потом снова залают — то одна, то другая, то третья. И ещё она услышала далёкий шум машины. Деревня! Она не так далеко, если слышно, как тарахтит машина, как лают собаки.

И Варя снова побрела. Она брела на лай собаки, на шум машины. И этот последний её переход был бесконечен, был тяжёл, но Варя выбралась всё же из леса и увидела огни деревни.

В лагере было тихо, темно. Дача, в которой жил Варин отряд, была заперта, окна закрыты ставнями. Дача стояла неприступная, как крепость, а брать эту крепость у Вари уже не было сил. Она постучала кулаками в дверь, пнула её ногой, толкнула плечом, но дверь не поддавалась, она будто из железа была сделана. И Варя поняла, что весь свой трудный, страшный путь она проделала зря, и заревела от отчаяния, обиды и усталости.

Она не помнит, сколько просидела возле этой двери — может быть, час, два, а может, и десять минут. Она могла сидеть тут хоть сто лет, теперь ей всё равно, — сидеть или идти. Всё ей было безразлично. Она даже не испытала радости, когда услышала чьи-то шаги, когда увидела свет от ручного фонарика. Ну и идёт кто-то, и пусть себе идёт, пусть светит фонариком, если хочется. Варе до него нет никакого дела, она спать хочет, ей холодно, а во сне можно согреться.

Свет фонарика осветил Варю.

— Ты что тут делаешь? — спросил кто-то, и Варя узнала дядю Костю…

Дядя Костя отпер дверь. В спальне на подушке Варя увидела свой пионерский галстук, единственный галстук, который не продаётся и не покупается.

В город, к маме, которая ждала её в порту, Варя ехала с дядей Костей на автобусе. Дядя Костя увозил матрацы, подушки и всякие другие вещи, которые должны лежать на складе до следующего лета.

Дядя Костя укутал Варю в одеяло, как годовалого младенца. Варя лежала на мягких матрацах, качалась, как в гамаке, смотрела в тёмное небо и думала, что к утру ветер разгонит облака и снова будет светить солнце, а если будет светить солнце, то можно завтра пойти на море ловить крабов. Она не заметила, как уснула, и не слышала, как дядя Костя привёз её в порт, как вместе с мамой они вытащили её из автобуса. Она спала. И улыбалась во сне…

Первая рыба

1

Как обычно, Сеня Крутько проснулся на восходе солнца. Он любил эти утренние часы, когда посёлок ещё спит и на пустынных улицах необычайно тихо. Всё в мире тогда кажется особенным, нетронутым, и даже всплеск волн на море звучит совсем не так, как днём — нежно, ласково. Поют телеграфные провода, и никогда, кроме как на рассветной тишине, нельзя услышать это их тонкое монотонное жужжание, до странности похожее на жужжание мухи, запутавшейся в паутине.

Сеня любил смотреть, как рассеиваются ночные туманы: осенью они необыкновенно пахучи и густы, так густы, что солнце, пока оно ещё не накалилось и не поднялось высоко над горизонтом, почти растворяется в них, так же как растворяется бледно-серое море.