Рассказ о смерти Пафнутия Боровского

Снова, с трудом, начал старец свое шествие в церковь, и, когда приблизился к дверям кельи и хотел выйти на монастырский двор, Иосиф сказал ему, что в монастырь опять пришли ранее приходившие посланцы, и не только они, но много и других, к тому же пришел еще и наместник града Василий Федорович, который и раньше приходил, но не был допущен к старцу. И, собравшись все, стояли они тогда перед церковью, в том месте, где должен был проходить старец.

И когда услыхал старец о их приходе и о том, что они стоят и ожидают его, тогда, против желания своего, должен был вернуться, сильно он огорчился тем, что помешали ему пойти в церковь. Тогда послал он братию идти в собор, а сам остался сидеть в сенях.

И сказал старец: «Никто другой устроил мне это, как только Иннокентий, он им так велел сделать». Я же и сказать не посмел, что нисколько не повинен в этом.

Когда же пошли мы все в церковь, то остался у него один брат — Арсений. Старец же сам запер двери келий, чтобы никто не вошел.

И когда окончилась божественная литургия, а старца так никто и не увидел, поняли тогда все, что невозможно им увидеть старца и даже голоса услышать его, и против желания своего вскоре каждый ушел путем своим. Вернее же сказать — Бог так устроил, ведь написано: «Помысел праведного приятен ему».

Я же после богослужения скоро возвратился к старцу и нашел двери кельи еще запертыми, и брат, о котором я говорил, сидел у него. Когда я вошел, то застал старца в келье лежащим под передним окном на лавке, окно же, выходящее на монастырский двор, не велел открывать ни насколько и повелел не тревожить себя до вечерни.

Братия молчала, старец же стал говорить, что человек один умрет скоро; мы же недоумевали — кто это, думая — может, кто-то известил его об этом? И тогда я спросил его: «О ком это ты говоришь? Мы не знаем». Старец же сказал: «О том, про которого вы говорите, что он болеет, а он, покаявшись, умереть хочет». Нам же все это оставалось непонятным.

Потом отпустил он братию, повелев идти в трапезную. Я же с этого времени не покидал старца.

Когда вышла братия, тогда сказал мне старец: «Переведи меня на другую сторону келии, потому что там обрету покой от суеты этой да и уснуть хочу, потому что устал. И пусть никто из братии не входит ко мне до вечерни, и никак окна не открывай, и двери никак не отворяй, потому что после вечерни братья прийти хотят». Я же, обо всем этом размыслив, больше уже не сомневался, но твердо уверился в том, что собирается старец уйти из жизни этой, потому что уже в самом начале болезни своей сказал старец, что узы должны разрешиться.

И стал я обо всем, что необходимо при отшествии, спрашивать: «Государь Пафнутий! Когда ты преставишься, звать ли протопопа или других священников из города провожать тебя до могилы?» Старец же ответил мне: «Ни в коем случае не зови, ибо великое беспокойство причинишь мне этим. Пусть никто ничего не узнает, пока не погребете меня в землю с монастырским священником. И прошу о том, чтобы сами проводили, и на могиле простились, и земле предали». Тогда я спросил: «Где велишь могилу себе ископать и в землю тебя положить?» Старец же мне ответил: «Где я Клима гуменщика положил, с ним меня погребите. А гроба дубового не покупай. На те шесть денег калачей купи да раздели нищим. А меня лубком оберни да, сбоку от него подкопав, положи».

Я один с ним об этом говорил, ученик его в это время спал, братия же вся безмолвствовала в келиях, а иные спали, ибо день наступил. Я же замолчал, думая, что, может быть, старец заснет.

Старец же начал молить Господа Бога Вседержителя о спасении души своей, молил также и пречистую владычицу нашу Богородицу о всем, и имя ее призывал, и всю надежду о душе своей на небесную Царицу возлагал. Молитва: «В час кончины моей, Дева, из рук бесовских исторгни меня и огради меня, Богоматерь, от суда и осуждения, и от страшного испытания, и от мытарств горьких, и от дьявола, и от вечного осуждения».

Потом стал он молить Пречистую, чтобы пеклась она о богосозданном ее монастыре: «Ты, Царица, создала, ты и позаботься о необходимом дому своему и во имя твое собравшимся в святом месте этом помоги угодить Сыну твоему и Богу нашему чистотой, и любовью, и мирным устроением».

Обычай же был у старца никогда не называть монастырь своим, но — «Пречистой», говорил — «Та создала», никогда не терпел, если кто-нибудь называл монастырь его монастырем, всегда запрещал это, так говоря: «Если не Господь созидает дом, всуе будут трудиться его строители».

Когда старец, как я уже сказал раньше, молился, я разбудил спящего ученика его и суровыми словами упрекнул его, и нерадивым и непотребным назвал его: «Не видишь разве, что старец при смерти, а ты нисколько не страшишься и не бодрствуешь». После этого велел я ему стоять около старца, а сам вышел из келии остудиться, прилег я, чтобы немножко отдохнуть, и вскоре задремал.