В коридоре грянул оркестр. Подтянутые, торжественные, взволнованные, мы идем в зал. Очень волнуемся — выпускной вечер событие нешуточное.
В зале вздыхают наши папы, мамы, тетушки. Наверно, вспоминают свое доисторическое прошлое. Директор произносит речь. Выступают учителя. За ними наши медалисты.
Часа через два официальная часть кончилась, и мы повалили в свой класс. Здесь хлопотала староста Клава, покрикивая на подручных. Рассаживались с гамом и шутками.
Зазвенели бокалы. Комсорг Катя Алтухова предоставила слово светловолосому пареньку — инструктору райкома комсомола. Инструктор пространно поздравил нас, затем заговорил о задачах молодежи. Его слушали довольно рассеянно, негромко переговаривались. Мы уже привыкли к теплым словам, сегодня нам их наговорили множество. Что еще может добавить парень, даже если он инструктор райкома? Но инструктор еще кое-что добавил:
— Из нашего города на новостройки в отдаленные районы отправляется большая группа молодежи. Райком призывает вас…
— Нас?
Как же это так? У каждого свои планы, многие хотят в институт, на завод, и вдруг — на стройки. Какие стройки, куда? Создавать новый совхоз? Невероятно! И кто же рискнет в такую даль…
— Желательно поехать пораньше. Там задыхаются, не хватает рабочих рук.
— Ах «желательно»? — кричит кто-то. — А больше вам ничего не желательно?
Кто-то резко свистит. Отбросив стул, встает Катя. Рассерженная, она еще красивее. Но нам сейчас не до нее.
— Кто свистел?
Молчание.
— Кто свистел, спрашиваю?
Женечка Ботин неловко поднимается, свешивая над столом свой невероятный битлзовский чуб.
— Ковбой ишачий!
— Грива эдакая!
Катя смеется:
— Хотите, вас удивлю? Удивить? Так вот: я еду!
Вот это да! Я прирос к стулу. Весь класс ошеломленно уставился на Катю. Я посмотрел на Алика, он уже косился на меня. Сева протер запотевшие очки:
— А как же институт?
— Поработаю. Не убежит.
— Она стаж хочет получить. Не надеется, что пройдет.
— Сундучишка!
Катя хотела на филологический, и стаж надо набирать по этой профессии.
— В совхозе тоже профессия — коровам хвосты подкручивать. Х-ых!
— Просто хочу поработать. Научиться жить самостоятельно. Ну, кто со мной? Записывайтесь.
Но к Кате никто не подошел. Неловкое молчание нарушил Женечка Ботин:
— Мальчики, кто там поближе к магнитофону? Пускайте машину, потанцуем.
Столы убраны, несколько пар танцует.
— Что ж. Это дело добровольное, — разочарованно заметил инструктор. Он немного посидел и ушел. Алик сразу выключил магнитофон.
— В чем дело, Алик?
Алик схватил за руку Олю, подтащил к Кате.
— Пиши нас. Записывай. Ольга, не возражай, я уже все обдумал.
— Ясненько, — ехидно улыбнулся Левка. — Только напрасно ты думаешь, что там законы другие. Все равно вас не распишут, покуда восемнадцать не исполнится.
Ну понятно. Наши «молодожены» Алик и Оля решили ехать, чтобы избавиться от родительской опеки. Что ж, правильно. Дружат они по-настоящему.
Пшеничный серьезно проговорил:
— Квартиру дадут, не двухкомнатную, разумеется — однокомнатную. Вполне. Метров двадцать. Неплохо.
— Вот, вот, — разозлился Алик, — хельгу заведем, софу, торшер непременно.
— Да, без торшера никак нельзя. В наше время процесс торшеризации прогрессирует, — добавил Левка.
Тем временем к Кате протиснулись еще трое ребят и записались. Алик испытующе поглядел на меня. Что делать? Едет лучший друг. Но что сказать домашним? Отец вряд ли возразит, но мама…
Алик все еще смотрел на меня, потом отвернулся. Подошел Левка:
— Подумай, как нам повезло, что родители домой ушли. Развели бы здесь канитель. А с другой стороны — как дома сказать? Ведь бабку инфаркт хватит!
Я взглянул на него подозрительно.
— И ты туда же?
— Угу. Но только из детского любопытства, уверяю тебя. Посмотрю — и обратно.
Через час список значительно вырос.
— Привет колхозничкам! Коня с лошадью не спутайте!
— Да здравствуют могучие урожаи!
— Слава колхозу «Волокно-толокно»! Теперь завалят города продуктами.
— Не колхоз, а совхоз, шляпа несчастная!
Женечка Ботин в восторге заорал:
Левка пошел вприсядку. Ловко у него получается. Стоп! Но он же едет. Алик не смотрит на меня, проходит мимо, не замечает. А Женечка, побрякивая на гитаре, неистовствует:
— Эх, кукуруза, мать полей!..
Кто-то хватает его за шиворот. Женечка испуганно приседает. Клава отпихивает его к стенке, вытирает руки о фартук. Она только что вошла, мыла посуду. И с ходу обрушивается на ребят:
— Записались, значит? Записались? Молодцы! В палаточках, значит, жить будете, в палаточках? А кто же вам готовить будет? Кто, я вас спрашиваю, бессовестные эгоисты?
— Почему же эгоисты?
— А потому, что обо мне забыли. Кто вас в походах кормил, кто?
Клава — человек самостоятельный. Клава приехала к нам года три назад с Украины. Как-то мы позвали Клаву на каток. Она согласилась, но, узнав, что мы договорились в шесть, вздохнула:
— Вы, ребята, не сердитесь, я опоздаю.