Рассказ отца Бертрана (СИ)

  Спускаясь в подвал, я вдруг замедлил свой шаг. Меня все еще не отпускала мысль о Жозефе. Выходило ведь, будто бы это он бежал после убийства Ноэля. Мне вспомнился вчерашний вечер и один из братьев, что чуть более усердно воздавал должное доброму вину. Когда я помог монаху добраться до его кельи, он напоследок попытался облобызать меня и слегка заикаясь поведал мне, что мальчишка, тот самый Жозеф, о котором я спрашивал, на самом деле, ни кто иной, как сын отца Этьена, воскресший из мертвых, и посланный Господом приору в награду за его смирение благонравие. Только теперь мне стало понятно столь деятельное участие отца Этьена в судьбе молодого человека. Действительно, разве не мог он уцелеть, а медальон...

  Гийома я нашел не сразу, и, кажется, впервые застал его за праздным занятием. Парнишка читал книгу и был целиком поглощен этим. Заглянув ему через плечо, и пробежав глазами несколько строк, я убедился, что перед юношей лежит раскрытый на середине рыцарский роман. Не иначе Жозеф оставил на память своему приятелю небольшой потрепанный том с рассказом о подвигах Роланда.

  Смущению моего помощника не было предела. Впрочем, я только усмехнулся и тотчас, чтобы не дать мальчишке собраться с мыслями, завел речь о своей находке. Лишь только увидав в моей руке медальон, юноша смутился еще более прежнего и потупил взгляд. Несомненно, Гийом видел украшение раньше. У меня тут же мелькнула мысль, что отец Этьен не стал бы показывать какому-то послушнику свою памятную вещь, а Ноэль и вовсе берег медальон пуще глаз. Значит, вчерашний подвыпивший брат был прав, Жозеф, действительно, приходится сыном приору, и, пожалуй, именно в руках Жозефа довелось разглядеть фамильную реликвию моему юному другу.

  На мой вопрос о том, на кого похожа красавица с портрета, в глазах юноши, сменяя друг друга, отразились удивление, страх, досада и гнев. Однако, Гийом тут же погасил в своем взоре все чувства и продолжал молчать понурив голову. Когда же сказал я, что сей портрет принадлежит матери Жозефа, юноша недоверчиво, но с явным и нескрываемым облегчением кивнул мне. Я спросил, не находит ли мой собеседник схожих черт в ее лице и лице молодого человека, с которым был он так дружен? Опять мне достался смущенный кивок. Мне многое стало понятно.

  Чтобы убить человека, по моему разумению, надобно иметь к тому серьезную причину и немалую долю решительности. И то и другое я мог бы предположить в достаточной степени и у его преподобия отца Этьена, кто ранее звался виконтом де Гленвилем, равно как и у юного Жозефа. Оба они имели и возможность, и основание для столь тяжкого греховного деяния, как смертоубийство. Но сей страшный поступок не есть суть и порождение порочных страстей, а только...

  Примерно здесь мне придется признать, что вино, которым угощал нас отец Бертран, было и в самом деле превосходным. Сохраняя разум в хрустальной чистоте, выпитое сначала лишило меня дара речи, а затем увело мое сознание в те небесные выси, с коих неразличимы суетные дела окружающего нас мира.

  Проснувшись на другой день, я долго лежал в постели и отчего-то думал о давно ушедшей молодости. Без сожаления, с одной только легкой грустью вспоминая свои юношеские увлечения. Почему сознание мое выбрало этот путь, и отчего мне на ум пришли давно забытые образы? Этого мне теперь не объяснить. Память - удивительный инструмент человеческого разума. Вы можете забыть, сколько ложечек сахара положили всего секунду назад в кофе, и будете помнить лицо улыбнувшейся вам случайной незнакомки. Будете помнить его всю жизнь. В моем же случае я помнил еще и ее имя.

  Анна де Гленвиль. Нет-нет, она была счастлива, ее боготворил муж, знатный вельможа, у нее было все: прекрасный дом, утопающий в цветах и зелени сада, положение в обществе, прелестная маленькая дочь...

  Ноэля мог убить один только его помощник. Отец Бертран об этом не сказал ни слова, напротив, он всячески убеждал нас в обратном. Однако, кто хоть раз чувствовал удушающее зловоние тлеющей серы, усомнится в правдивости поведанного Гийомом. По доброй воле не стал бы Ноэль, нерадивый смотритель подвалов, посвящать ни минуты времени столь неприятному делу, как окуривание винных вместилищ, когда имел возможность поручить оное послушнику. Означать это может только одно, именно Гийом ударом по голове сперва оглушил монаха, а после поджег плошку с серой внутри винного бута и сунул в люк голову беспомощной жертвы.