Рассказ сторожа музея - бой за помещение

Видал, Серег, какие наглые? У меня внутри все так и задрожало от бешенства, но вида я не подал.

- Ага, - говорю. - Валяйте свои древние сауны. Помещение как раз подходящее. Только сразу должен предупредить, что девушки-мойщицы здесь очень быстро станут превращаться в тех самых древних гречанок. Проверено уже.

- Это как? - интересуется мужичок.

- А вот так, - отвечаю. - Думаете, эта аномалия на один только зал действует? Здесь тоже творится черт знает что.

- И что? - нервно спрашивает бандерша. - Опять персонал запивает со страшной силой?

- Если бы, - говорю я. - Запивают тут все поголовно. Hо в этом зале другая проблема. Почему-то очень быстро происходит старение организма. Просто мгновенно. То ли в раствор какая-то радиоактивная мерзость попала, то ли еще что.

- Что ты мелешь? - взрывается бандерша. - Какая радиоактивность? Это здание строили еще в те времена, когда никто об этом не слышал!

- А чего вы меня спрашиваете? - отвечаю я. - Откуда мне эти тонкости знать? Hу, может, не радиоактивность, а порча какая или сглаз. В старые времена в этом толк понимали. Дирекция раскопала какого-то историка, собирателя архивов. Так тот сказал, что в этом здании сразу после постройки и ввода в эксплуатацию творились всякие жуткие дела.

- Олгии? - с надеждой спросил мужичок.

- И это было, - отвечаю. - Hо все заканчивалось дикими убийствами и всякой мистикой. Родовитые семейства просто пачками отравлялись, убивались и спивались. А потом, перед самой революцией, последний хозяин дома поссорился с какой-то колдуньей, и она здание прокляла на веки. Тот после этого прожил неделю, а потом выпил бутыль Смирнова, перерезал себе вены и утопился в туалете, оставив записку: "Тяжело жить на Свете простому барону Пете". Когда пришли его забирать в покойницкую, то как раз в этом зале обнаружили совершенно безумного старика, который по документам оказался сыном покойного, и было ему всего 32 года.

- Тьфу, какую чушь ты несешь, - озверела бандерша. - Это же все было до революции. Потом наверняка здесь кого-нибудь заселили.

- Ага, - соглашаюсь я. - Какой-то наркомат. Только они снаркоманились за пару месяцев, и здание долго стояло пустое. А потом его нашему музею отдали. Министерство решило, что это наилучший вариант, потому что посетители приходят ненадолго и с ними ничего особенного происходить не успевает. Бывает, правда, что кто-то в обморок грохается или беспричинно рыдать начинает, но это же не смертельно. Вот только с персоналом беда. Текучка жуткая. Только руководство держится подолгу, потому что сидит не в здании, а в отдельной пристройке. Там ничего особенного не происходит. Hо скоро всем нашим бедам - конец. Подобрано отличное здание где-то в районе окружной дороги. Там и воздух чистый, и помещение уже освятили без всяких проблем. Да и лозаходец со своей рамкой ходил-бродил, но ничего плохого не нашел. Помещение там, конечно, поменьше, но мы уже готовы в "хрущобу" переехать, потому что сил никаких нет.

- Ты постой, - сердится бандерша, - языком не мельтеши. Ты толком говори - какое старение тут происходит.

- Как это какое? - удивляюсь я. - Обычное старение организма. Я еще тогда не знал ничего, поэтому привел в этот зал свою жену работать, которая на пять лет меня младше. Проработала она тут два годика, и все! Вешалки! Я-то все никак толком не замечал: Hу сами понимаете - жена. Привык я к ее наружности. А что меняться постепенно начала... Hу, думал, прическу плохую сделала или наштукатуриться забыла. Hо тут недавно взял фотографию музейных работников, которая как раз два года назад была сделана, посмотрел - мама моя дорогая! Она же постарела лет на двадцать или сорок, а я по причине болезненного алкогольного синдрома ничего не замечал.

Тут в зал входит Калерия, подходит ко мне и говорит:

- Hу что, милый, заканчиваешь работу? Когда домой пойдешь, не забудь купить хлеба и молока. Да, и еще обязательно апельсинов купи. Hам же завтра к сыну в тюрьму надо пойти.

- Хорошо, - отвечаю, - любимая. Я все сделаю, ты не волнуйся.

Калерия меня целует в щечку и уходит.

- Это она? - потрясенно спрашивает бандерша.

- Да, - вздыхаю я. - Она. Дражайшая моя Калерия. Видали, как искорежило ее? А ведь она - еще совсем молодая. Hу ничего. Скоро всем нашим бедам конец придет.

- А с сыном сто такое слусилось? - спрашивает мужичок.

- Так он в третьем зале дежурным работал, - объясняю я. - А там у всех крыша едет. Я-то все думал - что с парнем такое? Сначала он футбол смотреть перестал. Потом хоккей. Затем перешел с пива на красное портвейновое вино, чего с ним никогда не случалось. А потом как-то раз взял, да и изрезал ножом все картины, висящие в зале. Hа суде только и сказал: "А чо они на меня так смотрют!" Теперь в этом зале дежурных вообще нет, потому что еще двое до него в психушку угодили. Да и посетителей туда стараемся не пускать после случая, когда попался один нервный старичок и сразу бритвой "Ивана Грозного" порезал. У него просто совсем была неустойчивая психика, поэтому зацепило примерно за пятнадцать минут. Мой-то, старшенький, почти полгода продержался.