Рассказчица историй

А во дворец являлось множество посетителей. Присягать мне. В основном из военного и жреческого сословия. Из-за этого держалась я все время настороже. Думала, что присяга — это предлог для возможного покушения.

Что касается родственников покойного царя, то Хепри сам избавил меня от этой головной боли, прикончив всех своих родичей собственноручно. Его сестра-супруга тоже давно умерла, и, похоже, не своей смертью. Значительная часть его гвардейцев и приближенных погибли при пожаре дворца.

Но в целом потери атлантов были не так велики, и я могла ожидать возмущения в любой час.

Так вот — ни возмущений, ни покушений не последовало. А публика, являвшаяся во Дворец Справедливости, хотела именно того, о чем заявляла — присягнуть мне.

Меня это озадачивало чрезвычайно. Ладно — Ихи, я как-никак спасла ему жизнь, но остальные мне ничем не обязаны. Правда, мне повезло, что Хепри, совершенствуя, видимо, свои методы уничтожения, а может, из чистой подозрительности — это, сказали мне, с ним часто случалось — недавно отправил на жертвенный камень несколько высших офицеров, чем, кстати, сильно облегчил мне захват города.

А жречество? Ведь я, мягко говоря, первым делом, ворвавшись в город, помешала свершиться священному обряду. Я не собиралась глубоко влезать в их религиозные дела, но человеческие жертвоприношения запретила сразу. А это должно было крайне им не понравиться.

Вообще-то при ближайшем рассмотрении эти служители Солнца мало походили на любителей кровавых жертв — тихие приличные люди с бритыми головами и в голубых одеждах — цвет, почитавшийся у греческого сословия священным.

Верховный жрец Керне отдал концы во время затмения от удара — он был очень стар, а его помощник и налетел на мой меч у подножия пирамиды.

Удачное совпадение — я не хотела устраивать казней. Кстати, хотя на Керне Солнце считалось воплощением мужского начала, здесь имелась и коллегия жриц, в которую входила Ихет.

Она почти постоянно присутствовала во дворце, отчасти из благодарности, отчасти потому, что я вменила ей в обязанность вводить меня в курс местных дел. Как и ее брата. И она действительно очень мне помогла. На Ихи она не слишком походила — не лицом, а характером. Она была явно умнее. И гораздо сдержаннее. В ней было нечто общее с некоторыми женщинами царских домов, которых мне приходилось встречать — но значительно более выраженное. Холодность. Мне это нравилось.

Она и объяснила мне, что жречество Керне не едино.

Между различными коллегиями шла непрекращающаяся борьба, и от благосклонности нового правителя многое зависело.

Перед Ихет, считая ее особо приближенной, они, вероятно, крутились еще больше, чем передо мной. Тем и объяснялось почти постоянное презрительное выражение ее лица.

Что до ее личных соображений по поводу возможных изменений в религиозной жизни острова, то она сказала мне следующее:

— То, что мы привыкли слышать о вере в Богиню и о том, что ей сопутствует — кровавых оргиях, детоубийстве, людоедстве, скотоложестве, полном безвластии, дикости и безумии — естественно, не может не внушать ничего, кроме отвращения. И большинство людей этому верят. Но в храмовых архивах я нашла некоторые записи по Криту, относящиеся ко времени, когда отношения между островами еще не были прерваны. И, насколько я поняла, никакой дикости и безвластия там нет. А ведь там исконно чтили Богиню — не знаю, как сейчас…

В ответ я процитировала ей отрывок одного из канонов Богини:

«Я — владычица всякой земли.
Я изобрела письмо.
Я дала людям закон.
Я отделила землю от неба.
Я указала путь звездам.
Я установила движение Солнца и Луны.
Я изобрела морское дело.
Я утвердила силу справедливости.
Я положила конец людоедству.
Я прекратила власть тиранов.
Я распоряжаюсь молнией.
Я побеждаю судьбу».

Она молча кивнула.

Я, кажется, не упоминала, что делали мои приближенные и что они думали обо всем случившимся. Впрочем, я бы не сказала, что Кирена или Келей о чем-либо задумывались. Они принимали происходящее как данность и не рассуждали.

Те, кого интересовала добыча, получили ее. Мы взяли личную казну Хепри, и в разграблении города не нуждались.

У всех было много дел.

Келей занимался флотом, к которому прибавились атлантские корабли, отозванные с побережья, Кирена — арсеналом. В помощь ей я дала наиболее толковых самофракийцев.

Кстати, тот Талос, которого выпустили, оказался единственным к тому времени исправным. Остальные стояли в арсеналах и не работали. Возможно, атланты могли бы их починить. Но я этого не желала. Все эти «медные великаны» должны были пойти в переплавку.

Кернийских ремесленников это только обрадовало, — они поняли, что при нас без работы не останутся. При этом моих людей поразило количество железных деталей в «медных великанах».