Расскажи мне о своей любви к Эс

– Жизнь такая штука, что иногда совсем не нужно отвечать на некоторые вопросы, правда?

– Наверное. Так вы расскажите мне о своей любви к той, чье имя состоит из одних согласных? Тогда я вам обязательно позвоню! Вот только подождите еще чуть-чуть, – и, поставив пустую чашку, девушка вновь скрылась.

Легко сказать, подождите. Больше всего на свете он не любил ждать, да и не умел, наверное, этого делать. Нет ничего мучительнее, чем ждать. Когда не ждешь, все приходит само собой, когда ждешь, все, будто специально, задерживается. Он опять посмотрел перед собой, потом вновь перевел взгляд в сторону и подумал: «Моя маленькая девочка, зачем ты просишь меня рассказать о моей любви к Эс?.. Как силы разума не раскрывают перед людьми свои тайны раньше срока, чтобы люди не узнали, что им положено узнать только в будущем, и не поселили в своих душах хаос, так и я не хотел бы рассказывать моей маленькой девочке о своей любви. Но коль ты меня об этом просишь, и насколько я понимаю, это более всего тебя сейчас интересует, я буду рассказывать об этом по мере наших встреч и по мере твоего взросления, ибо, что такое наши встречи, если не ступени твоего взросления…»

За столиком возле него опять сидела буфетчица. На этот раз она поставила перед собой порцию, очень большую порцию, и ела. И смотрела на него. И снова ела. А он сказал: «Приятного аппетита», – отчего буфетчица очень удивилась! – потом вдруг встал и вышел.

На следующий день все повторилось заново. Девушка не позвонила, он все утро опять ждал ее звонка. Ему очень хотелось встретиться с ней и ровно настолько же не хотелось встречаться с буфетчицей. И он опять пришел в кафе и встал в очередь.

Буфетчица выделила его из очереди сразу, и держала его в поле своего зрения, пока он не оказался рядом, и попыталась широко улыбнуться, и подала ему порцию, отличную от других на отличной от других тарелке. И сказала:

– Мы всегда рады нашим постоянным клиентам!

Он хотел возмутиться, но почувствовал, что ему приятно.

Он сел за столик возле большого окна витрины и стал ждать. Вскоре на улице появился мужчина в поношенном костюме, рядом с ним – еще двое. Не отыскав девушки, мужчина указал своим спутникам на него и что-то процедил сквозь зубы. Потом они скрылись. И, наконец, появилась она. Он проводил ее взглядом до самой стойки, ища ответного взгляда. Девушка встала в очередь, но когда ее очередь подошла, буфетчица с презрением осмотрела посетительницу снизу доверху и поставила счеты ребром.

– Закрыто! – сообщила буфетчица.

Девушка тоже хотела что-то ответить, но передумала, повернулась и сразу же подошла к нему.

– Привет!

– Привет! – улыбнулся он.

– Завтра я обязательно позвоню! – сообщила она и исчезла так же неожиданно, как и появилась.

Он оставил свою порцию и тоже пошел к выходу. У стойки в это время происходил шум.

– А что вы галдите?! Превратили кафе черт знает во что! Не кафе, а бордель какой-то! А еще и возмущаются…

Он шел по узкой полоске стены, словно по узкой полоске памяти, мимо огромных очистных сооружений, где бурлит вода, и думал об удивительной способности воды – очищаться. Человеческая же память проносит многие воспоминания через всю жизнь и очень неохотно с ними расстается, и томит, и мучает, и заставляет вновь и вновь возвращаться к ним, словно к месту преступления, словно к точке отсчета, откуда жизнь могла бы развиваться заново и, возможно, совершенно по-другому.

Он шел и думал об Эс. Вообще-то, он и раньше нередко думал об Эс, но события последних дней обострили воспоминания. Наверное, он еще не готов был к встрече в кафе, хотя, где-то в глубине души, он эту встречу давно ждал. Он еще не освободился от образа Эс, жившего в его сознании и владевшего им, и потому не совсем готов был к созданию нового образа. Более того, он даже не был уверен, стоит ли освобождаться от образа, ставшего столь привычным. Не важнее ли быть последовательным, до конца, не смотря ни на что, не смотря даже на то, что образ стал столь противоречивым и утратил всякие реальные очертания.

Душа его еще находилась в спячке, в какой-то странной и непонятной классификации чувств, и не была способна объективно оценивать происходящее, тем более, адекватно на него реагировать.

Он искал логических доказательств, чтоб забыть Эс, пытался выстроить для нее своеобразный саркофаг, придумать иную форму существования, чтобы потом, разорвав паутины сомнений, отделить ее образ от своей души и вернуть душе способность восприятия нового. Иначе, утратив такую способность, можно стать рабом своих прежних мыслей и чувств и вместе с ними погибнуть, прислуживая им по ту сторону жизни, а по эту лишь совершать привычные ритуалы, утратившие смысл.

Когда он признавался ей в любви, он еще не знал, в отличие от многих, что будет дальше, что бывает, вообще, после подобных признаний, и каким образом все может повернуться.