Расскажи мне про Данко

Нет отца. Уж он, конечно, не стал бы задерживать. При воспоминании об отце в памяти воскресают хорошие времена, особенно, когда он служил на кордоне. Домой приходил всегда под хмельком. Доставал из мешка буханку хлеба, отдавал Володьке и приказывал: «Кальяновым отнеси».

Время было тяжелое. Кальяновы жили особенно бедно. Хазовы могли бы жить богато. У отца выгодная профессия — сапожник. А сапожнику во всякие времена дело есть, значит, есть и кусок хлеба. Но карманы были дырявые у сапожника. Получит деньги за работу да с заказчиками и пустит их по ветру. Только запах сивухи от денег оставался. Мать вздыхала и спрашивала:

— И когда ты остепенишься? Чай, не мальчик.

— Придет, Катя, время, остепенюсь. Давай лучше споем? Володька, ну-ка помоги. Как там у вас:

Дан приказ ему на запад.
Ей в другую сторону.

Голос у отца тихий, спокойный. Даже пьяный не рвет голоса, с душой поет.

— Лиза! Ну-ка, помоги!

И продолжает:

Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.

Сын и дочь не поддерживают из солидарности с матерью. Но зато когда отец трезвый и засиживается до поздней ночи, выполняя заказ, в доме бывает весело.

— Помоги, сынок. Опустела казна моя.

Володя садится рядом, раскалывает сухие березовые кругляши, щеплет гвозди. Отец ширкает просмоленной дратвой, разводя руками, пристукивает молотком строчку за строчкой и тихонько наводит мелодию.

Володя запевает начатую вчера отцом песню.

Уходили расставаясь.
Покидая тихий край.
Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай.

Подсаживалась с шитвом Лиза, и вскоре на крыльце слышался чей-нибудь стук. Как вечерние мотыльки летят на огонь, так соседи тянутся на песню.

Были и еще славные времена. Это когда в барышских лугах начинается сенокос.

Что за милое время — сенокос!

Там, где быстрые воды упрямого Барыша обнимаются с водами речки Суры, лежат зеленые луга Орловской поймы.

Сколько цветов там, сколько песен в эту пору!

Только начинается рассвет — косари на ногах. Отбивают косы, точат их и выходят на свою делянку. Впереди отец. Сухой, жилистый, он не уступает первой руки Михаилу. Михаил приотстает и начинает свой ряд. Володя за Михаилом пристраивается.

Легко режется росная трава. Так и падает, так и кланяется, и ложится ровными валами. Младший наступает на пятки старшему брату. Отец оглядывается.

— Ты не егози. Коса — штука хитрая: то сама идет, а то не заставишь.

— Медленно ты косишь, пусти меня.

— После обеда пущу, — хитро улыбается в моржовые усы отец.

После обеда трава стала словно проволока, резалась с резким хрустом. Впереди слышалось тонкое, певучее: «вжик-вжик». А у него из-под косы: «хрум-хрум». Поточить бы косу — отстанешь. Отец все так же размеренно двигает широко расставленными ногами, так же, как и утром, делает недлинную отмашку. Валок ровный, срез низкий — тоже ровный, земля будто бритая. Загорелая шея мокрая, в складках морщин собрался пот.

— Ну что, устал? — спрашивает отец.

— Нет, — неумело соврал Володя.

— Вижу. А говорил: давай вперед пойду.

— Думаешь не пойду? Пусти.

— Ладно, иди себе третьей рукой.

— Пойду первой рукой, — заупрямился сын. — Только отбить нужно косу.

Пообедали, отбили косы, наточили, и снова они запели тонко: вжик, вжик, вжик. Младший впереди. Отец — второй рукой, все также размеренно, будто заводной. Отмашка за отмашкой, шаг за шагом уходит младший далеко вперед. Сделав на заходе последний рез, положил на плечо косу, гордо прошел мимо косарей на новый заход. Михаил, подражая отцу, хитро улыбнулся. «Давай, давай, жми», — сказал он.

После нескольких заходов коса отяжелела, саднил на ладони лопнувший мозоль. В речку бы сейчас, в холодную барышскую воду. Но… упускать первой руки не хотелось. И он махал, махал, резал твердую траву до боли в пояснице.

На новом заходе Михаил сказал отцу:

— Глянь-ка, тять, на Володькиных проходках можно снова косить.

Володя посмотрел и удивился: у отца и Михаила на проходках земля словно бритая, а у него заметен каждый срез, и кое-где виднеются чубы незахваченной травы.

Отец урезонил Михаила:

— Чего смеешься, поначалу сам не лучше косил. — И Володе: — Сходи к Лизе. Мы соль забыли взять. Да узнай насчет Нади. Не хворает? Может, что им нужно?

Лиза работала пионервожатой в лагере, а младшая сестренка Надя отдыхала там.

— Пускай Михаил идет, — заупрямился Володя. Он понял, что отец его пожалел.

— Тебе велено, ты и иди, — строго приказал отец. — Снасти захвати, может, на уху словишь.