Рассказки конца века

Гаишники тормозили примерных водителей и давали им взятки, чтобы те продолжали так правильно и безопасно ездить; молодые люди в дорогих костюмах стояли посреди тротуара и пихали пачки долларов по карманам мимо идущих старух; дети во дворах играли не в войну, а в мирную жизнь; проститутки отдавались за спасибо; воры просили прощения у лохов, а милиционеры извинялись перед ворами.

Только один раз он встретил насилие: трое мужчин в смокингах привязали нищего бродягу к тополю и насильно кормили его красной икрой. Бродяга не хотел, он отпихивался и отнекивался изо всех нехилых бродяжьих сил. «Хлеба хочу, черствого!» — орал он голосом недорезанного. «У нас тут не ресторан, жри, чего дают», — хмуро отвечал один из мужчин, ловко манипулируя ложкой. Прохожие умоляли троицу не издеваться над нищим, но ребята в смокингах посылали всех и делали свое дело. «Не мешайте, у нас по плану благотворительность», — огрызался главный, беззастенчиво демонстрируя повязку со свастикой на левом, как водится, рукаве. «У-у, фашист», — шипела толпа.

На площади шумел митинг. Несколько десятков дорогих иномарок стояло поодаль, реяли лозунги: «Долой народное правительство!», «Эксплуатацию человека человеком — в жизнь», «Дадим отпор врагам мирового сионизма» и т. п.

Оратор кричал с трибуны:

— Да здравствует Великая Контрреволюция! Выпьем кровь из народа! Поклонение доллару всесильно, потому что оно верно!

Из толпы неслись возгласы:

— Все на биржу!

— Свершилось!

Кто-то чересчур радикальный предлагал сегодня же взять банки, контрольные пакеты и недвижимость. Не забыть металлургию и нефть, а прочую хренотень оставить тому, кто в них больше нуждается, если такой дурак, конечно, найдется. Чересчур радикального сразу же обвинили в либеральном оппортунизме, пришили детскую болезнь правизны в жидомасонстве и отправили дилером на Соловки.

Гордо реяли над митингом портреты вождей: Форда и Рокфеллера, Билла Гейтса и. Бориса Березовского, Анатолия Чубайса и Джорджа Сороса. Нестройный хор затянул про буревестника над фондовым рынком. Затем грянули про пул нерушимый банкиров свободных. Спели про заклейменный проклятьем мир «новых русских». Наконец, исполнили про мерседес, который вперед летит и у которого в Лал-Вегасе остановка. Спели и о красных враждебных вихрях, и про юного валютчика, убитого за франчайзинг, и про то, что от тайги до британских морей русская мафия всех сильней, и о многом другом спели, не менее задушевном.

Влад прошел мимо. Он пока еще чурался политики. Он вообще был раздражен обстановкой. И грубо отказал двум пожилым джентльменам, предложивших распить в ближайшем подъезде на троих стаканчик мартини. Джентльмены обиделись и ушли, сердито попыхивая пятидюймовыми цигарками из Гаваны.

В почтовом ящике Влада поджидали три вещи. Первой была «Советская Австралия» за 6 апреля, второй денежная бумажка, а третьей — до безумия велеречивая записка. Хулиган-рецидивист Коля сердечно благодарил своего благодетеля за своевременно оказанное последним материальное содействие и возвращал взятую в долг суммы с разумным процентом вместе с уверениями в своем искреннем уважении.

Херня какая-то, подумал Влад.

Он пытался уснуть.

Но с каждой секундой в дверь звонили настойчивее.

Нехотя он поплелся в прихожую. Нехотя подошел к двери. Нехотя произнес:

— Кто там?

Молчали.

— Ну кто там? — поддельно бодро переспросил он, с испугом наблюдая в глазок.

А было от чего! За дверью стояло нечто: трое небритых ребятишек лет двадцати, вида неумного, с цепями на шеях, маленькими глазками и косыми ухмылками на помятых рожах. Один жевал сигаретку, другой поигрывал железным прутом, третий хотел витиевато выматериться, но у него не получалось, язык заплетался…

— А здесь такой не живет, — на всякий случай заметил Влад, хотя его ни о чем ни спрашивали.

Но мало ли…

— А нам такой и не нужен, — сказал парень с прутом. — Мы к тебе.

— А может, не надо? — спросил он.

— Как же надо, когда надо? — удивился витиеватый. — Мы же ради этого и пришли!

Дверь хлипкая, через окно не уйдешь — вот нескладно, вот беда, неужели конец?

— А зачем вы пришли?

— Тимуровцы мы, — шмыгнул носом витиеватый.

Группировка Тимура была известна: ребята резали всех, включая нерусских и прокуроров. Тима знали как отмороженного. Говорят, он сам рубил должников. Топором. В кровавые куски.

— Тимуровцы мы, — пустился в рассказки парень с прутом. — Людям помогаем. Пожилым особенно. Дрова там наколоть, воды принести, лампочку ввернуть, постирать, еще чего. Так вам это… постирать ничего не нужно? Я умею. А вот он, знаете, как лампочки вворачивать может? Залюбуешься! И главное, ловко так, с шутками, с прибаутками — старушкам очень нравится, они в очередь на него стоят. А вон тот дрова колет. Хрясь! И даже щепки не летят. Чем больше выпьет, тем сильнее колет. Вы его подпоите, сами увидите.

— Да нет, спасибо, не надо пока.

— А жаль, жаль, — повздыхали за дверью молодые люди.

Парень с прутом не растерялся.