Рассказки конца века

Все по-другому, конечно. Никому не верил Альберт Леонардович, не имел на то весомых причин и благодушного настроения. Его, конечно, интересовало безумие. Письмо от тугриков про бороду Бориса Ольгердовича, мен поваренной книги на «Заратустру», мысль объединить держателей хомяков и все прочее — тоже безумие, но простое, так сказать, безумие первого порядка. Любое безумие так или иначе объяснимо разумом, а все это объяснимо очень просто. Или подростковая шутка, или слабоумие обывателя, или праздность, или жадность, или шиза, или непонимание простейших законов жизни.

Интереснее с царством божьим. Это безумие в кубе, и оно почти объяснимо умом как шизофрения. Но трубку подняли, и живой девичий голос представился секретаршей, ответил, посмеялся, позвал приезжать. Ум отступает на дальние рубежи: фантастическая шиза или здоровое, но тогда непонятно что. Не корысть. Это слишком загибистый путь обмана, есть другие, почеловечнее и попроще. Кто обманется на такую чушь? Лохи ведь ищут тысячу годовых, а не божкины сказки.

Альберт Леонардович спустился вниз, хлопнул дверцей «ландкраузера» и покатил, куда звал его улыбчивый женский голос. Приткнул недешевый джип к бордюру, спрыгнул в мелководную грязь и пружинисто зашагал, распугивая прытких мартовских воробьев. Другие люди бегали вокруг него, на свой манер распугивая весенних птиц и друг друга…

Увы, голос оказался симпатичнее женщины, так тоже случается, и не в том суть, что девушка была некрасива: просто голос был сногсшибательным, а лицо было ничего, и фигура была ничего, одним словом, ничего была девушка, но до собственного голоса ей было — не рукой подать, и не ногой дотянуться.

— Вы Марина? — спросил он шепотом бывалого заговорщика.

— Альберт Леонардович? — оживилась она. — Очень приятно.

Было ей от роду двадцать пять зим — примерно. Носила она малосочетаемое, но у нее сочеталось — пиджак и вольные джинсы, все темное, а еще носила светлые волосы и улыбку. Блузка светилась желтым, а сережки слегка покачивались, и никого в комнате не было, и не было двери, ведущей к начальнику. Альберт Леонардович полагал, что бытие секретарши немыслимо без ее начальника, ан все-таки нет…

В кабинете было метров семь по гипотенузе, тяжелый стол и легкий стул для Марины, два кресла для людей, телевизор в углу и телефон — для нее же, видимо. Экран показывал с приглушенным звуком: красивые мужчины и женщины в нерусских платьях говорили нерусскими голосами, демонстрируя страсти, по всему видать — нерусские, да и нечеловеческие вообще, может быть, даже и марсианские.

Альберт Леонардович сел в одно из кресел, назначенных для людей, в то, которое дальше. Хотел, куда ближе, а не сумел — занято было, лежала там пачка цветных журналов «Космополитэн».

— Ваше? — спросил он.

— Мое, — вздохнула девушка. — Здесь все мое.

— Вы что-то делаете весь день?

— Ничего не делаю и ничего не знаю, — призналась она. — Мне платят, чтобы я бездельничала.

— Вот оно как, — сказал Альберт Леонардович.

— Ваш звонок был первый за две недели, — продолжала Марина. — До этого никто не звонил, никто не приходил, а по пятницам платили деньги. Правда, немного.

Клиент присвистнул, клиенту нравилось…

— И что вы будете со мной делать?

— Возьму ваши деньги, — просто ответила Марина. — Дам вам телефон. Все.

— А если я откажусь?

— Ваше право. У меня инструкция никого не уговаривать, — объяснила она. — Нужный человек согласится без уговоров.

— А если я дам сто долларов?

— У меня инструкция не торговаться. Вы же понимаете.

— Конечно, понимаю, — кивнул Альберт Леонардович. — Все правильно.

Он вынул пачку из внутреннего кармана, отсчитал ровно десять.

— Я позвоню отсюда?

Марина протянула бумажку с цифрами, извинительно улыбнувшись.

— С девяти до десяти вечера.

— Хорошо, — покорно сказал он. — А если я захочу деньги обратно?

— Придете завтра утром, я верну, — сказала Марина.

— За ночь-то пропьете, — ужаснулся Альберт Леонардович.

— Потрачу на героин, — уточнила Марина. — Или сниму себе жиголо.

Она радостно тряхнула копной светлых волос.

— А скучно здесь? — посочувствовал он.

— Не-а, — выпалила она. — Здесь такое бывает!

— А что бывает?

— Ну как что, — сказала Марина. — То про негров покажут, то про пепси, то про дельфинов. Интереснее всего про импичмент и лесные пожары.

— Ух ты, — позавидовал Альберт Леонардович. — Прям-таки про лесные пожары?

— А как же без них?

— Серая у меня все-таки жизнь…

Уже в лифте он пожалел, что не поцеловал Марину в курносый носик, и свидание не назначил, и на колени не встал, слов не сказал подобающих — хотел даже вернуться. Но не вернулся, вспомнил, что так нельзя — то есть возвращаться нельзя, раз ушел, то ушел.

Да и другое намечено.

23–39–98, так, кажется.

— Приходите, — сказал обыкновенный мужской голос и назвал адрес.

Дом стоял в центре города. Добротный, пятиэтажный. Не хрущевка заурядная, не брежневка и не андроповка — сталинка возвышалась, гордясь своим именем. Он загнал «крузер» во двор.

Хозяин ждал Альберта Леонардовича в недрах восемнадцатой квартиры. Он на глаз прикинул, в какой из шести подъездов ему идти. Туда и двинул. Угадал.