Рассказы

Осторожно, стараясь не обронить журнал, я встал и подлил Папе Бритве воды.

— Спасибо, — он сделал глоток. — Я тебе страшно надоел, знаю.

— Нет, — я уселся снова. — Совсем нет. Честно. Я рад, что вы рассказываете мне эту историю. Так что же случилось дальше? У вас была коробка, полная кусочков Троя Фламинго и вы хотели стать его другом…

— Но этого вполне достаточно! — воскликнул Папа Бритва. — Как ты не понимаешь? В конце концов я уже не хотел никем ему быть. Ни другом. Ни любовником. Ничего. В один прекрасный день я понял, что единственное, что мне нужно, это моя коробка. Я вовсе не хотел Троя. Я перестал чувствовать себя подавленным и одиноким. Коробка полностью меня удовлетворяла. Я серьезно, Карадог. Полностью.

— А при чем здесь серебряная шкатулка?

— Ах, — вздохнул Папа Бритва, — это последняя часть истории. Как-то раз я пошел в…

Его прервал стук входной двери и мамин голос: "Я дома". Мы услышали, как она поднимается по лестнице и влетает в комнату.

— Ну, как наш больной?

— Ох, дорогая моя, — сказал Папа Бритва. — У вас из-за меня столько хлопот.

Мама цокнула языком и открыла окно.

— Топор можно вешать. Пойдем, Дог. Поможешь обед приготовить. — Она окинула Папу Бритву оценивающим взглядом. — Вы можете есть?

— О, да, — сказал он. — Мне намного лучше.

Перед тем, как спуститься к маме, я заскочил в свою комнату и запихнул журнал под матрас.

— Ну как он? — спросила мама, когда я спустился.

— Нормально, — ответил я. — Почти все время спал.

— От него больше проблем, чем он заслуживает.

— Кинжал вернулся, — сообщил я.

— Правда? — произнесла она тихо. — Вел не говорила, что он приедет. — Значит, теперь ее не будет видно. Ты ведь знаешь эту парочку. То скандалят, то милуются. В любом случае, она не захочет меня видеть. Дня три, по крайней мере.

Этим вечером Папа Бритва ужинал у себя комнате. Сначала я хотел расспросить его про Троя Фламинго и про то, что было в серебряной шкатулке, но потом передумал. Лучше, когда мамы не будет дома. Так что вместо этого я снова спрятал журнал под рубашку и пошел к Ллойду.

Вел открыла дверь.

— Он дома, ты знаешь, — улыбнулась она.

— Знаю.

— Кинжал! — позвала она. — Смотри, кто пришел!

Отец Ллойда появился на лестнице, голый по пояс и в черных шортах. — Чего орешь? Я ведь не на другом конце света. — Он взглянул на меня. — Проходи, Дог.

Я поднялся по лестнице.

Кинжал упражнялся с гантелями, он взмок от пота. Его грудь поросла черными волосами, они ползли по плечам и спине.

— Чертовы бабы, — он положил мне руку на плечо. — Скажу тебе, предложи мне болтливую бабу и холодную волну в двадцать футов в Северном море, и я выберу волну.

Вел подала голос снизу.

— Ох, перестань так шутить, Кинжал. Он решит, что ты серьезно.

— А кто сказал, что я шучу? Закрой-ка рот на минуту и приготовь поесть. Сделай хоть что-то полезное.

Вел хихикнула и отправилась на кухню.

— Вот тренировался, — сказал Кинжал. — Попробуй, ударь меня.

— Куда? — спросил я.

— В живот. — Он приготовился к удару. — Давай же.

Я ударил его. Это было все равно, что стукнуть кулаком по дереву.

— Видишь. Твердый, как камень. Скажу тебе, Дог, я в прекрасной форме. Никакого жира. Потрогай руки. Давай.

Я потрогал его бицепсы.

— Ну как? — спросил Кинжал.

— Твердые, — тихо подтвердил я.

— Потрогай ногу. Давай.

Я пощупал его ногу под коленом.

— Ну как?

— Твердая, — признал я.

— Крепкий, как бревно, — сказал он. — Никто на вышке не дает мне моих лет. Думают, мне двадцать с чем-то. Когда я говорю, сколько мне, все отвечают "Не может быть", а я им: "Да, это так. Моему сыну тринадцать". Небось, думаешь, что я выгляжу старым? Из-за лысины? Но это не правда. Люди говорят, лысый ты или нет, разницы никакой. На самом деле, многие считают, что от этого я выгляжу моложе. Словно младенец. Ты думаешь…

— Будешь сосиски или ветчину? — крикнула Вел из кухни.

Кинжал закатил глаза.

— И то, и другое, женщина! Я всегда хочу и то, и другое, — затем, понизив голос, сказал мне: — Глупая толстая корова. Напрасная трата кислорода. Запомни, что я тебе говорил, Дог. Я выберу волну. Женщины хороши для двух дел. И она на кухне как раз занимается одним. — Он ухмыльнулся. — Понимаешь, о чем я?

— А где Ллойд? — спросил я.

— У себя, — ответил Кинжал. — Ну, рад был тебя повидать.

Я постучал в дверь и вошел. Ллойд лежал на полу, перед ним — его фотоколлекция.

— Посмотри вот эту, — предложил он. — Эта лучше всех.

Ллойд протянул мне фотографию: американский солдат приложил пистолет к голове вьетнамца. Пистолет только что выстрелил. Вился дымок. Кровь и мозги вылетали из черепа. Вьетнамец кричал.

— Круто, да? — сказал Ллойд. — Момент смерти. И, к твоему сведению, я спросил папу насчет отрубленной головы. Он сказал, что когда тебе отрубают голову, ты мертв. Неважно, дрожат у тебя губы или нет. Ты все равно умер. Говорит, у них на буровой был однажды несчастный случай. Одного мужика перерубило пополам стальным тросом. Прямо по поясу. Папа говорит, что у него ноги дрожали еще минут пять, словно он отплясывал. Но это не значит, что он был жив. Хотелось бы мне такую фотографию. Представь себе — человек, разрезанный пополам.