Рассказы

Толя удивился еще больше: вот уж не думал, что красивые черно-золотистые шмели, которых все привыкли видеть лишь на цветах, могут жить на этой отвратительной мусорной куче, где валяются ржавые консервные банки, битые стекла, рваные калоши да дохлые кошки.

— Где-то здесь, — сказал Юрик, внимательно оглядываясь. — Видишь, какой старый навоз и мусор. Наверное, года три лежит. Такой они любят. Тут где-то и норка. Только я позабыл. Как прилетит шмель, надо проследить.

Плохо веря, Толя сел на землю и стал смотреть в небо. Он долго смотрел. Солнце уже закатывалось, глазам было больно. И шея болела, потому что Толя все вертел головой, ожидая шмелей. Вдруг что-то загудело.

Совсем близко опустился мохнатый шмель, покопался возле маленькой норки и залез в нее.

— Есть! — сказал Юрик, схватывая лопатку.

Когда шмель отнес свой мед и улетел, Юрик посовал в норку хворостинкой.

— Определяем направление.

Потом принялся быстро копать, стараясь, чтобы земля не засыпалась в норку. То и дело он определял хворостинкой направление. Когда прилетали нагруженные шмели, Юрик и Толя отходили в сторону. Шмели, гудя, летали кругом — беспокоились за свое гнездо.

— А они на нас не набросятся? — с опаской спросил Толя, прислушиваясь, как гудит шмель, делая вокруг него круги.

— Нет, — сказал Юрик, стоя на коленях и разгребая землю руками и ножом. — Эти — смирные. А вообще-то могут укусить — надо осторожнее. А вот есть желтые — те ужасно злые. Мне Толька все рассказал. Смотри: вот оно, гнездо.

Толя увидел большой кокон, сделанный из соломы, травинок и каких-то неизвестных хлопьев. Юрик осторожно разворошил кокон, и в нем оказались соты, такие же, как в маленьком улье в саду, а по ним ползала матка.

Юрик взял обеими руками соты вместе с маткой и переложил в картонную коробку.

— Вот, — сказал он, вытирая лоб. — Самое главное — матка здесь. Теперь для них гнездо не там, а в коробке. К вечеру они сюда все соберутся. Они матку не бросят, потому что она их мать, а они ее дети. Она их всех вывела. А теперь других выводит.

Они с Толей отошли и стали смотреть.

Шмели прилетали и, натыкаясь на развалины своего гнезда, лезли в коробку. Увидев, что соты с медом там, а их матка жива и здорова, они успокаивались и летели по своим делам.

— Надо дождаться вечера, — сказал Юрик. — Они соберутся в коробку, тогда мы ее заткнем и отнесем на пасеку. А завтра пересадим в улей. Так и будут у нас жить.

Солнце опускалось все ниже, и шмели стали по одному возвращаться в свое гнездо. Сначала они беспокоились, потом находили, где их матка, лезли в коробку и оставались там. Скоро их собралось очень много, а когда совсем стемнело и шмели больше не прилетали, Юрик заткнул коробку, взял ее под мышку, и они с Толей пошли домой.

Утром Толя встал рано-рано и побежал посмотреть, что там делают шмели. Но, оказывается, шмели встали еще раньше и разлетелись по своим делам — такие они были работяги: вставали чуть свет и летели за медом. Одна только большая шмелиная матка ползала по ячейкам — прибиралась по хозяйству. В ячейках блестел мед. Толя нашел на земле огрызок соломинки, выпил мед из одной ячейки и из другой. Матка злилась и шевелила лапками — жалко ей было меду. Толя боязливо косился на нее — как бы не вцепилась. Хоть Юрик и сказал, что она не кусается, а все-таки лучше быть от нее подальше. Но матка крепко берегла свое добро и, улучив момент, вползла Толе под палец. Почувствовав ее колючие лапы, Толя изо всей силы махнул рукой: матка полетела в одну сторону, коробка — в другую, а сам Толя сел прямо на заборчик. Заборчик хрустнул и повалился.

— Что ты сделал! — раздался сзади отчаянный крик.

Подоспевший Юрик поднял коробку и заглянул туда.

— А матка… матка где?

— Там… — Толя, глупо улыбаясь, ткнул пальцем в ту сторону, куда улетела матка. Юрик, ползая по траве на коленях, отыскал матку, посадил обратно в коробку и набросился на Толю:

— Кто тебя просил трогать? Хозяйничает тут! Забор сломал…

— А чего она кусается? — вызывающе сказал Толя, перестав улыбаться.

— Вот и не ври! Матка не кусается. Сам ты кусаешься, наверное.

— Я-то не кусаюсь… — сказал Толя. — А вот ты так кусаешься. Потому что ты пес, собачий нос. Вот ты кто. Гав-гав!

Фамилия у Юрика была Песков, и Юрик не обижался, когда его так дразнили, а сейчас почему-то обиделся, покраснел и сказал звонким от слез голосом:

— А, ты еще и дразнишься… Ну и уходи отсюда… Это не твой сад, и пасека не твоя… и я с тобой больше не играю.

— Ну и уйду, — сказал Толя. — Подумаешь, расхвалился своей пасекой. Я сам сделаю получше твоей. Гав-гав-гав!

И ушел. Очутившись в своем саду, он еще немного полаял вопле забора, но Юрик не отозвался. И Толя решил дыру в заборе забить, потому что больше никогда с этим жадобой он играть не будет, а пасеку заведет свою. Он принес молоток и гвозди и прибил поперек дыры большую доску. Юрик со своей стороны прибил другую доску, потому что каждому было ясно, что поссорились они на веки веков.

Толя, не откладывая, приступил к строительству своей пасеки.