Рассказы

— Так же как и эта нить, клянусь мощами святого Фомы.

Когда враг был изорван в клочья, он в пьяной задумчивости поднял глаза к небу.

— Сын мой, в моих помыслах я зашел столь далеко, что забыл, с чего начал.

Я дожевал хлеб.

— Ум — дар Сатаны.

— Замечательно, — похвалил мой спутник, — славный отрок. Развитие ума подобно познанию чудес дьявольских. Но …

Он состроил значительную мину и поднял указательный палец.

— Именно потому, что развивая ум, можно прийти к пониманию его ограниченности, многие святые смогли стать величайшими сподвижниками Матери Церкви, превзойдя все дьявольские искушения и вкусив всех его нечистых сокровищ. Так вот, сын мой, наслаждайся красотами и чудесами Божьими, что окружают нас ежечасно, оставаясь незамеченными только из-за слепоты нашей.

Мне было мало что понятно из его суждений, но говорить ему об этом совсем не хотелось. Поэтому я старался молчать, да изредка хмурить лоб, давая понять, что я стараюсь уяснить сказанные премудрости. Хотя я уже не был уверен, что Луиджи сам понимает, что говорит.

— Посмотри, как чудесны все эти чудеса Божьи, эти звезды, небо, эти собаки… ужи и … и …ежи…

Сила дьявольского дара, заключенная в его уме, угасала вместе с костром, но язык не унимался, продолжая нести совсем уж полную ахинею:

— Добрейший Господь глядит на нас глазами чудесных ужей… И ежей…

— О добродетельнейшие из ползающих и крадущихся, сладчайшие из скользких и колючих, восхитительнейшие из сопящих и немигающих, благословите недостойного раба Божьего Луиджи на спокойный сон, — в тон ему запричитал я.

Луиджи, клонясь набок, как пробитый корабль, глянул на меня мутным глазом, но сказать уже ничего не мог, ибо упал и тут же захрапел.

Ночь прошла спокойно под шелест листьев, мигание звезд и покачивание трав от легкого ветерка, который так приятно охлаждает лоб, прогоняя дурные сновидения. Утром, не открывая глаз, мой спутник произнес:

— По мне кто-то ползает.

— Это, наверное, чудесные ужи и ежи, — сообщил я спросонок.

С громким криком он вскочил на ноги. Конечно же, ни того, ни другого он не увидел, зато обнаружил на себе войско бродячих черных муравьев, отчего с воплем сорвал с себя одежду и принялся голый скакать по поляне, смахивая непрошеных гостей. Я кинул в него прошлогодним желудем, сказав, что он похож на фавна, которого я видел в одной книге. Луиджи в ответ запустил в меня головешкой из потухшего костра. От головешки я без труда увернулся и принялся, сидя в кусте орешника, слушать старые песни о «ребенке Вельзевула», «столпе адского воинства», «шута Азазеля» и прочие гадости. Потом страдалец присел на корточки, потряс пустой мех. Убедившись, что там не осталось ни капли, он запустил пятерню в редеющие волосы и проговорил:

— Господи, как же голова болит.

Пыльные летние дороги — величайшее счастье моей жизни. Я люблю, когда солнце раскаляется добела и пыль под ногами, мягкая, как перья в воробьином гнезде. Мне нравится ходить босиком, шаркая подошвами, твердыми, как невыделанная бычья кожа, поднимая серые облачка, которые, если оглянуться назад, отмечали мой путь.

— Прекрати пылить, или в ближайшем порту я продам тебя в рабство нехристям-туркам, — брюзжит идущий позади меня Луиджи, — узнаешь тогда вкус хорошего бича. Надсмотрщики на галерах люди добрые, но ты об этом никогда не догадаешься, потому что как только ты собьешься с ритма, загребая веслом, или начнешь работать им недостаточно резво, они, этим самым бичом напишут на твоей спине какое-нибудь богохульство, из тех, что есть у них в Коране. Слышишь, ты, отсевок?

На такие обороты я старался внимания не обращать и продолжал загребать ногами дорожную пыль. Луиджи все равно нужно было с кем-нибудь поговорить и я его вполне устраивал. Хотя, наверное, если бы меня здесь не было, он болтал бы со святыми мощами, лежащими у него за спиной в мешке. Не будь мощей, он бы взял в собеседники ветер и камни. Я даже думаю, что если отнять у него все, что есть вокруг, включая его самого, он вступил бы в разговор с Великим Ничто, о котором как-то упомянул. Упомянул, конечно же в отношении Вашего покорного слуги. Он сказал, что я «явился в мир для репетиции роли самого Сатаны». Якобы я «разрушаю все, что находится на моем пути», то есть моя «жизнь состоит в познании и разрушении с целью превращения Вселенной в Великое Ничто». Иногда мне кажется, что его познания доведут его до сумасшествия, настолько безумными кажутся мне некоторые его мысли. Подчас я прямо таки чую, как от него веет серой безумия. Хотя, может, это просто последствия его алхимических опытов.