РАССКАЗЫ

— Я не лезу… — шмыгнул он озадаченно, но продолжил. Вопрос слишком мучил его. — Мам, а нашего папу арестовали?

Тамара резко обернулась к сыну, сжав в руке погнутый половник. Её глаза сверкали, губы были некрасиво искривлены.

— Замолчи! — крикнула она так, что у Аркашки загудело в ушах, он съёжился, точно ждал удара.

На пороге с грудой тарелок появилась соседка тётя Глаша. Она частенько угощала Аркашку вкусными оладьями, состряпанными бог весть из чего. С мукой во время войны было туго, но домовитая Глафира умудрялась наполнить квартиру умопомрачительными ароматами довоенной кухни и в этих условиях. За ней тащилась её дочка Катюшка, существо довольно симпатичное, но презренное, поскольку девчонка. Катюшка питала к соседу недвусмысленную благосклонность, поэтому Аркадий её стеснялся. Но сейчас ему хотелось отвлечься от болезненной дрожи внутри, порождённой криком матери.

— Катька, у меня самолёт есть, — похвастал он. — Я сам сделал. Хочешь посмотреть?

Действительно, пока он сидел на крыше сарая, пытаясь не вслушиваться в вопли поглощённых игрой бывших товарищей, он выстругивал отцовским ножом нечто несуразное. Мысли были слишком далеко, чтобы конструировать что-то всерьёз. Спустя некоторое время он всё же сумел сконцентрировать внимание и решил, что это самолёт.
Катюша прижалась к матери и недоверчиво воззрилась огромными глазищами чайного цвета на мальчишку. 

— Мне мама не разрешает… — наконец, прошептала она и спрятала лицо в цветастом ситце материнского халата.

— Почему?

Тётя Глаша фыркнула и, величаво развернувшись, поплыла прочь из кухни, не сказав ни Аркашке, ни Тамаре ни слова. Грязную посуду она унесла с собой. Мать отвернулась к кастрюле и продолжила свою стряпню. Зря, есть Аркашке совсем не хотелось.
Через две недели Тамару арестовали.

Большой красивый мужчина в погонах смотрел на Аркашку светло и ласково.

— Я понимаю, Аркадий, — глубоким баритоном говорил он — ты любишь своих маму и папу, поэтому не хочешь говорить о них что-то плохое. Так?

Аркашка не доставал с высокого стула ногами пол и поэтому поджимал их под деревянно-кожаную седушку.

— А что я должен сказать-то? — Он и впрямь не понимал, чего от него хотят. Но сказать уже был готов, что угодно. Он устал и ещё невыносимо хотелось в туалет.

— Ты хороший парень! Пионер. Ты любишь своих родителей и свою Родину. Так ведь?

— Да, — с готовностью кивнул Аркашка.

— Тебе папа говорил про Гитлера?

— Ага, говорил, — Аркашке было приятно и помочь любознательному офицеру, и рассказать о геройстве отца. — Говорил, что Гитлер… — далее он произнёс мало понятные ему, но часто поминаемые папкой слова. Офицер громко захохотал.

— Шельмец! — Потом его голос снова стал и ласковым. — А мама? Мама тебе что говорила?

Детский дом, куда отправили Аркашку, располагался где-то на Урале.

Ольга осторожно втиснулась в комнату бабы Нюры, прижимая к груди бутылку дешёвой тёплой водки.

— Выпей со мной, баб Нюр.

Бабка никогда не отказывала в этой просьбе. Быстро собрала на стол какую-то немудрящую закуску и только потом поинтересовалась:

— Ну, что там у тебя, выкладывай.