Рассказы

Хороший выдался сезон. Цены на абрикосы высокие, первый урожай почти собран. Одри, поставив на землю ведро с фруктами, остановилась вечерком на минутку поболтать с Макнелли.

— Ну, видно, мне ниспослано благословение, мистер Макнелли! — воскликнула Одри, окидывая взглядом густую листву деревьев. — Урожай и без того хорош, и даже то упрямое дерево дало плоды!

— Да, да! — Глаза старика блеснули. — Я заметил, его соки ожили.

— Может быть, пожар как-то помог?

— Может быть, и так, — согласился старик. — Но я на пробу привил ему ранний «ньюкаслский» сорт. Вы были так заняты борьбой против выселений, что не заметили. Да и Риджи тогда еще жили у вас. И хлопот у вас было по горло с болезнью миссис Ридж, с ее ребятишками и всякими прочими делами!

Одри улыбнулась в ответ на его проницательный, лукавый взгляд.

— Знаете, мистер Макнелли, это дерево всегда напоминало мне самое себя.

— Странен мир… — задумчиво произнес старик. — И самое странное в нем то, что никто из нас не может жить в одиночку: ни мужчина, ни женщина, ни дерево.

— Пожар и выселения показали мне это, — как всегда, напрямик сказала Одри.

Рей обнял ее.

— Я загоню твоих коз, Одри, — нараспев произнес он. — И утром принесу поэму и цветы к тому дереву — в знак благодарности.

НГУЛА

Спотыкаясь и пошатываясь, старик брел по песчаной тропинке. Она извивалась по отлогому склону холма, поросшего редкими кустами терновника.

Мэри встретила его, возвращаясь с работы из близлежащего городка. Старик окликнул ее. Мэри остановилась, и он, устало волоча ноги, подошел к ней. Толстый слой красноватой пыли покрыл его торчащие из ботинок пальцы со сломанными ногтями, и Мэри догадалась, что он идет издалека.

— Нгула! — воскликал он. — Миссис, вы не знаете девушку по имени Нгула в туземном поселке?

— Никогда не слыхала о ней, — ответила Мэри и пошла своей дорогой.

Была суббота, и Мэри торопилась домой. Она поднималась по тропинке в гору с туфлями в руках, тяжело ступая босыми ногами, склонив гибкое тело под тяжестью сетки, полной мяса и овощей для воскресного обеда. Это была женщина лет сорока в хорошо сшитом платье из цветного ситца. Отвечая на взгляд старика, она подняла на него свои красивые карие глаза туземки; однако волосы ее были красновато-коричневого цвета, а кожа слегка отсвечивала желтизной.

Мэри поняла, что старик — чужой в этих местах; отбившись от какого-нибудь из племен, остатки которых рассыпаны по всей Австралии, он забрел в туземный поселок, расположенный на дальнем склоне холма. Это было прибежище отщепенцев его народа и ее — людей смешанной крови, которых также считают туземцами.

Мэри держалась в стороне от буйной пестрой компании, осевшей в поселке, хотя и была в дружеских отношениях со старшим поколением. Жила она на окраине поселка. Ее муж, тоже метис, часто высмеивал ее стремление жить так, как живут белые женщины: иметь приличный вид и содержать дом в чистоте и порядке, как ее учили в миссионерской школе.

Дом Мэри был недалеко — приземистая темная хижина, построенная из ржавых жестянок из-под керосина и старых досок; крыша хижины всегда сильно протекала во время зимних дождей. Но земля, на которой стояла лачуга, принадлежала Мэри, и она гордилась этим. Она купила этот участок на деньги, заработанные стиркой и уборкой в городе; годами она копила и прятала их. Ее дети выросли и разбрелись по свету. Теперь она жила и работала для того, чтобы построить на своей земле дом — маленький деревянный домик с крышей из гофрированного железа.

В сухом песке около хижины росло несколько чахлых кустиков герани и помидоров, — Мэри называла это своим садом. Перед тем как открыть дверь и войти в единственную комнату своего жилища, она с любовью задерживала взгляд на растениях.

Рассерженная тем, что муж, поев, так и оставил после себя на столе грязные тарелки, Мэри повесила сумку, убрала со стола, затем развела огонь на открытом очаге, подмела пол, вымыла посуду, нарезала в кастрюльку мясо и овощи, принесенные из города, и поставила жаркое тушиться на огонь. Тэд должен был скоро прийти обедать, хотя часто по субботам он так напивался, что, вернувшись домой, мог лишь растянуться на постели и проспать до утра.

Закончив уборку, Мэри подошла к двери — ей хотелось узнать, прошел ли в поселок встретившийся ей старик. Она уже жалела, что была так резка с ним. Поглядев на дорогу, она увидела, что он зажег маленький костер на крутом склоне холма. До нее донеслось его протяжное, заунывное пение.

Почему он назвал девушку ее туземным именем? Ведь этих имен никто не знает. Большинство женщин поселка даже не помнит, были ли у них когда-нибудь туземные имена. Всех девушек теперь зовут Джей, Китти и Дульси.

Нгула… В этом имени было что-то тревожно-знакомое. Казалось, Мэри слышала его раньше, но где и когда — она не могла вспомнить.