Читаем Рассказы полностью

Дежурный в ОВД, недовольный нашествием многочисленного начальства, в погонах и без, привычно пробежал глазами опись вещей задержанного. Тут все было понятно: шило, моток лески, короткий нож, похожий на сапожный, — стандартный набор маньяка. Необычным было только наличие крохотного шарика с бисером городов и эмалью океанов. Дежурный хотел было прихватить его для дочки, да уж слишком много народу сегодня оказалось в отделе, ну его, еще успеет разобраться с вещдоками этого Астронома, как уже прозвали его ребята.

В опечатанной квартире Кторова свет горел всю ночь. Шторы, при Кторове всегда задернутые, теперь были открыты — с улицы можно было разглядеть созвездия на потолке, сломанные диски от Сатурна на сдвинутом в угол выскобленном столе и бутылку из-под «Колокольчика». К утру лампочка на потолке перегорела, и в комнате стало темно и серо.

Как у всех.

<p>САНИТАРНАЯ ЗОНА</p>

На столе со вчерашнего вечера остались крошки под скатертью — кажется, их смела туда окающая соседка, когда раскладывала по многочисленным полиэтиленовым мешочкам оставшуюся после трапезы копченую пахучую колбасу и крупно нарезанный хлеб. Андрей не вытерпел, достал из кармана пакетик с влажными салфетками, отогнул скатерть, аккуратно собрал крошки, сходил к нерабочему тамбуру и выбросил получившийся кулек в ящик возле туалета. Проводница дежурно прокричала о закрытии туалета на санитарную зону: «Проспамыши, поторопитесь!..»

Кажется, так говорят на Луганщине — проспамыши, — наверное, поезд украинского формирования. Это ж сколько суток они мучаются в железных коробках от Харькова до Владивостока и обратно — больше двух недель? В саже, без душа, убирая за всякими алкашами блевотину и разбитые бутылки, — б-р-р!.. Нормальный-то человек поездом не поедет, только алкаш или командировочный, как он.

В его купе уже все встали, соседка даже успела накраситься. Сосед потирал жидкую бороденку и недоуменно рассматривал пустую бутылку из-под дорогого коньяка — ее, уже порядком початую, вручили ему на перроне сотоварищи, провожая вчера вечером в Омске. Следом в пакете под столиком обнаружилось пиво — три жестяные литровые импортные банки зеленого цвета, каждая обмотана вафельным мокрым полотенцем, явно гостиничным, — «чтобы не грелось». В вагоне и правда было душно, в Новосибирске все просили вторые одеяла и тоскливо смотрели в окно на кучи нерастаявшего снега в околках, а начиная с Петропавловска пахнуло настоящим летом — с грозой и дождями.

В Кургане дождь прошел совсем недавно, еще пахло озоном на пустынном перроне. После шумного, даже ночью, Петропавловска-Казахского — непривычно. У «казахских», вполне себе русских, торговцев соседка Андрея купила круглый, будто громадная клоунская шайба из циркового реквизита, магнитофон и шесть батареек («лучше „верты“, зуб даю!») к нему. Магнитофон, конечно, не работал, неожиданно в динамике прохрипело какое-то местное радио с концертом по заявкам, но и оно пропало, икнув.

Сосед икнул вместе с радио, допивая пиво прямо из банки, и только тогда предложил Андрею присоединиться. Пока Андрей отказывался, стараясь, чтобы это выглядело не брезгливо, соседка уже забросила так толком и не заработавший магнитофон в отсек для белья и подсела к Андрею, протягивая через стол соседу пустую кружку, — оказывается, предлагали ей. Сосед, проливая пену на скатерть, разлил из новой банки шипящий продукт — себе в стакан из-под то ли чая, то ли остатков вчерашнего коньяка. Андрей отвернулся, чуть прикусив губу и закрыв ненадолго глаза. Было почему-то не жарко, даже немного знобило — может, из-за грозы.

Сосед наконец допил стакан, отставив его подальше, — рука немного тряслась, — откинулся назад, сдернув штору и чуть не сорвав проволоку, на которой держались кольца, потом снова тяжело нагнулся к столу, посмотрел в окно и, куражась, протянул:

— Курга-а-ан…

Поезд дернулся последний раз, мелко задрожал и остановился. Снаружи через приоткрытые окна что-то забубнил громкоговоритель на столбе, потом раздался громкий щелчок. Сосед Андрея подался еще вперед, заулыбался и шепнул:

— Сейчас-сейчас…

Громкоговоритель снова щелкнул — и, наконец, женский голос сообщил:

— Пассажирский поезд Владивосток — Харькив прибыл на второй путь. Будьте осторожны!

Во второй раз поезд объявили с номером, но «Харькив» с украинским прононсом остался на месте.

— Это у них всегда так, еще с допотопных времен! — весело сообщил сосед. — Я однажды здесь остановился по делам, так не поверите, специально ходил на вокзал — узнать, почему и отчего у них так. Вы бы еще Москва — Пекин на китайском объявляли, говорю.

Соседка, пригубившая совсем немного, почему-то покраснела и грудным голосом поправила:

— Не-е… Москва — Пекин тут не ходит, я точно знаю, я ездию. Ездила, вернее, — еще больше покраснела она.

— Ну да, не в том дело, а в…

Перейти на страницу:

Все книги серии журнал "Новый мир" №7. 2012

Рассказы
Рассказы

Валерий Буланников. Традиция старинного русского рассказа в сегодняшнем ее изводе — рассказ про душевное (и — духовное) смятение, пережитое насельниками современного небольшого монастыря («Скрепка»); и рассказ про сына, навещающего мать в доме для престарелых, доме достаточно специфическом, в котором матери вроде как хорошо, и ей, действительно, там комфортно; а также про то, от чего, на самом деле, умирают старики («ПНИ»).Виталий Сероклинов. Рассказы про грань между «нормой» и патологией в жизни человека и жизни социума — про пожилого астронома, человеческая естественность поведения которого вызывает агрессию общества; про заботу матери о дочке, о попытках ее приучить девочку, а потом и молодую женщину к правильной, гарантирующей успех и счастье жизни; про человека, нашедшего для себя точку жизненной опоры вне этой жизни и т. д.Виталий Щигельский. «Далеко не каждому дано высшее право постичь себя. Часто человек проживает жизнь не собой, а случайной комбинацией персонифицированных понятий и штампов. Каждый раз, перечитывая некролог какого-нибудь общественно полезного Ивана Ивановича и не находя в нем ничего, кроме постного набора общепринятых слов, задаешься справедливым вопросом: а был ли Иван Иваныч? Ну а если и был, то зачем, по какому поводу появлялся?Впрочем, среди принимаемого за жизнь суетливого, шумного и бессмысленного маскарада иногда попадаются люди, вдумчиво и упрямо заточенные не наружу, а внутрь. В коллективных социальных системах их обычно считают больными, а больные принимают их за посланцев. Если кому-то вдруг захочется ляпнуть, что истина лежит где-то посередине, то этот кто-то явно не ведает ни середины, ни истины…Одним из таких посланцев был Эдуард Эдуардович Пивчиков…»Евгений Шкловский. Четыре новых рассказа в жанре психологической новеллы, который разрабатывает в нашей прозе Шкловский, предложивший свой вариант сочетания жесткого, вполне «реалистического» психологического рисунка с гротеском, ориентирующим в его текстах сугубо бытовое на — бытийное. Рассказ про человека, подсознательно стремящегося занять как можно меньше пространства в окружающем его мире («Зеркало»); рассказ про человека, лишенного способностей и как будто самой воли жить, но который, тем не менее, делает усилие собрать себя заново с помощью самого процесса записывания своей жизни — «Сейчас уже редко рукой пишут, больше по Интернету, sms всякие, несколько словечек — и все. По клавишам тюк-тюк. А тут не клавиши. Тут рукой непременно надо, рукой и сердцем. Непременно сердцем!» («Мы пишем»); и другие рассказы.

Валерий Станиславович Буланников , Валерий Станиславович Буланников , Виталий Владимирович Щигельский , Виталий Николаевич Сероклинов , Виталий Николаевич Сероклинов , Евгений Александрович Шкловский , Евгений Александрович Шкловский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Кто оплачет ворона?
Кто оплачет ворона?

Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории. В самом Таджикистане война (жестокая, беспощадная, кровопролитная, но оставшаяся почти неведомой миру) только-только утихла», «комбриг расстроенно вздохнул и пробормотал, как будто недоумевая: — Вот занесло-то, ядрена копоть! И куда, спрашивается, лезли?!».Основное содержание очерка составляет рассказ о том, как и когда собственно «занесло» русских в Азию. Финальные фразы: «Триста лет назад Бекович-Черкасский возглавил экспедицию русских первопроходцев в Хиву. Триста лет — легендарный срок жизни ворона. Если бы речь шла о какой-нибудь суетливой бестолковой птахе вроде воробья, ничего не стоило бы брякнуть: сдох воробей. Но ворон! — ворон может только почить. Ворон почил. Конец эпохи свершился».

Андрей Германович Волос

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги